Сергей Джевага - Когда оживают Страхи [litres]

Глубоко вдохнув, я полностью раскрылся ощущениям, напряг и расслабил мышцы.

Кажется, зря надеялся, что просто следят. Такое нельзя игнорировать.

Переговоры в планы неизвестных тоже, видимо, не входили. Потому что спустя мгновение из тени сбоку кинулся первый. Я лишь уловил чужое намерение, а затем увидел смутное движение, услышал выдох и топот. Шагнул вправо, чуть присел и выбросил руку с клинком.

Тяжелая туша чуть не сломала мне кости. Мышцы и суставы застонали от боли, ребра, не зажившие после боя с кукловодом, жалобно хрустнули, а из глаз брызнули искры и слезы. Но когда цветные круги перестали плясать перед взором, я увидел неизвестного. Высокий крепкий мужчина средних лет, коротко стриженный, с залысинами и трехдневной щетиной на мясистых щеках, со шрамами и сломанным когда-то носом. Одет как портовый работяга, в комбинезон-робу и потертую куртку, но слишком упитанный и мускулистый, слишком здоровый, слишком чистый для настоящего трудяги.

Он хрипел, навалившись всем весом, в глазах плескался целый океан предсмертного испуга и изумления. Из раны на шее струей била горячая кровь. Стекала по кортику, по моим запястьям, жгла как кислота.

Эмпатия не заменяет другие органы чувств, но при должном сосредоточении и навыке выводит восприятие мира на совершенно иной уровень. Тогда глаза становятся не нужны, и видишь почти в полной темноте. Тогда заранее можно рассчитать чужие намерения и телодвижения, действовать на опережение. Умело скрываться. Или драться так, что враги трижды пожалеют о совершенном нападении.

Другое дело, что эмпатия не панацея, да и добиться подобного состояния можно лишь после долгих тренировок. Полагаться на нее полностью также глупо, есть и побочные эффекты. Но здесь и сейчас я использовал все доступные способности.

Напавший выронил короткий кинжал, покачнулся и начал заваливаться навзничь. Я хотел отпустить его тело и позволить упасть. Но тут где-то сбоку и в некотором отдалении особенно ярко полыхнуло чужим яростным предвкушением и азартом. Рефлексы заставили схватить умирающего детину крепче и заслониться им как щитом.

То, что ошибся, я уразумел спустя мгновение, когда вместо выстрела раздалось холодящее кровь «умпс-с-с-с» и красноватый сумрак пещеры разорвала блеклая голубоватая вспышка. Волосы встали дыбом, по одежде сыпанули яркие злые искры, а правое предплечье ожгло и пронзило резкой болью. Я охнул, выронил тело умирающего врага и отшатнулся, ослепленный и оглушенный. Но когда зрение вернулось, увидел его обожженный труп – жирно чадящий, наполовину обугленный, лишенный руки по локоть.

Кровь не текла. Запеклась, превратилась в поджаренную корку. Одежда на спине испарилась, обнажив покрытую волдырями и язвами влажно блестящую рану, подгоревшие кости ребер и позвоночника. Половину головы срезало, волосы тлели, едкий дым выедал глаза наравне с отвратительным запахом паленой плоти.

Стрелок промахнулся лишь ненамного, запутавшись в игре теней. Чуть бы поточнее, и прожег нас обоих насквозь. Искромет не винтовка в привычном понимании, так как тянет силу из Изнанки, аккумулирует в конденсаторах и самих патронах. Плотный сгусток заряженных дробин в полете превращается в струю наэлектризованной плазмы, способен плавить сталь и крошить скалу.

Адское оружие, настоящее произведение искусства на стыке классической физики и гнозиса, гордость отдела вооружений Лиги. Я лишь видел рисунки в рекламных брошюрках, читал описание. Но от сухих фраз и цифр технических характеристик зябко передергивал плечами. И от цены… одна единица такого оружия стоила как половина субмарины и предназначалась для обороны от фоморов тоннелей и особо важных военных объектов, так как могла прожигать целые просеки в рядах атакующих.

Кому ж мы так не угодили, если налетчиков оснастили по последнему слову техники? Кому вообще такое по карману, кроме Церкви и армии Олдуотера?

Есть у искромета и один существенный недостаток. А именно: цикл перезарядки, составляющий около минуты. И потому, едва очнувшись и отшатнувшись от трупа, я ощутил чужое разочарование и злость. Принялся считать: девять… десять… Быстро сбив чадное пламя с рукава, я сжал и разжал кулак. Нормально. Повезло. Ожоги слабенькие, первый враг прикрыл от основного удара. Двенадцать, тринадцать…

И вновь движение в темноте, черная ненависть, скрип то ли камешков, то ли зубов. И вот из сумрака появляются один за другим сначала трое с одной стороны. Затем пятеро с другой, разом отсекая меня от грота и галерей, прижимая к входу в храм, где в молельном зале лежит в беспамятстве Фергюс. Одеты как рабочие и моряки: в комбинезоны и робы, в прорезиненные плащи. Но опять же слишком мускулистые и крепкие, слишком сытые для заморенных тяжким трудом и алкоголем матросов и грузчиков. И лица… жесткие, характерные для наемников, лишь зачем-то рядящихся в чужие шкуры.

То, как они двигались, как смотрели, говорило о многом. Но прежде о том, что надежда выйти мне сухим из воды ничтожна. Они ничего не спросили и не потребовали, что красноречиво намекало как на их намерения, так и на профессионализм. Умело и слаженно перекрыли пути отхода, взяли в полукольцо.

Семнадцать, восемнадцать…

Напали сразу двое. И пока один – высокий нескладный тип с уродливым бугристым и лысым черепом, замахивался длинным кинжалом, второй – плотный щекастый крепыш, кинулся мне в ноги, надеясь сбить на пол. Но я предугадал их намерения, все просчитал и за секунду до того, как толстяк рванул вперед, сделал шаг и ударил коленом. Услышал задушенный вой – добавил рукоятью по затылку. Еще шажок, присел, пропуская над головой клинок, затем, напрягая мускулы, выпрыгнул и полоснул нападавшего по запястью, а следом – добавил кулаком в оскаленную пасть. Хотел воткнуть кинжал в горло, но вновь ощутил опасность, и в длинном перекате ушел влево.

За плечом хлопнуло, сумрак развеяла огненная вспышка, пуля с визгом отскочила от стены храма. Второй хлопок – и снова промах.

Ай, как неприятно – еще и револьверы.

Мысль мелькнула и потухла. А перед лицом сверкнула сталь, и я едва парировал чей-то выпад, пнул ногой почти наобум и снова разорвал дистанцию. Вязнуть нельзя, иначе нашпигуют сталью и свинцом. Надо двигаться… надо!

Тридцать девять… сорок…

В глазах начало двоиться, а мир поплыл. Пот и кровь превратились в липкую отвратительную массу, стекали по лицу и рукам, пальцы скользили по рукояти кортика. Горячий влажный воздух обжигал легкие, глотку. И как Фергюс держался столь долго? Как Олсандер умудрился не взмокнуть?..

Вновь отбив выпад, я отступил назад. Поймал чью-то руку в захват и почти с наслаждением сломал, вслушиваясь в оханье и ругань. Но добить неприятеля опять не успел, уклонился от очередного удара, пнул нападающего справа, парировал клинкок слева, ударил локтем, кулаком, лбом. Почувствовал, что меня окружают и вот-вот банально задавят, отчаянно выругался.