Георгий Смородинский - Сын синеглазой ведьмы

Видавшие виды бойцы ошеломленно уставились на женщину в белой окровавленной мантии с безразличным сухим лицом и изуродованной головой беса в правой руке.

Бросив на пол свою жуткую ношу, Аста коротко поведала о случившемся и, попросив не беспокоить её до утра, направилась к лестнице, ведущей наверх.

Утром предстоит много работы, но сейчас ей нужно побыть одной. Слишком многое произошло за прошедшую пару часов, и ей, помимо всего прочего, нужно решить, о чем стоит говорить магистру.

Уже на пороге своей комнаты она вдруг почувствовала, как в груди что-то оборвалось. Из неё словно вытащили стальной стержень. Придавленная осознанием произошедшего, Аста с трудом заперла дверь на ключ и, опустившись на пол, наконец зарыдала, вздрагивая всем телом и всхлипывая…

Юго-Западный Вестольд,

Проклятое кладбище Акарема,

1039 год от Великого Разлома,

5-й день второго весеннего месяца.

— Мам, ребята в деревне говорят, что ты ведьма…

— И что в этом такого? — мать отложила в сторону полотенце и удивленно приподняла брови.

— Ну… ведьмы ведь прокисают молоко и по ночам целуют лягушек, — опустив взгляд, нахмурился я. — А ещё они дружат с бесами…

— Это молоко кислое? — кивнув на стоящий передо мной кувшин, с улыбкой поинтересовалась мама. — Ты видел, как я целую лягушек, или знаешь хоть одного моего знакомого беса?

— Не… — потряс головой я и насупился. — Но почему они тогда…

— Скажи ребятам, что ведьмы высушивают дуракам языки, — несмотря на улыбку, в голосе матери проскользнули железные нотки, — и попроси, чтобы они передали это своим родителям…

Я открыл глаза и поморщился, глядя на щели в потолке и все ещё находясь под впечатлением сна. По крыше барабанили капли начавшегося ночью дождя, вставать не хотелось, но сегодня слишком много забот, чтобы позволить себе валяться в кровати. Ещё этот сон…

Мать снится мне уже который день подряд, и это странно, поскольку раньше она никогда мне не снилась. Столько зим прошло уже, и вот на тебе…

Нет, мама не была ведьмой. Простой люд считает ведьмами всех красивых женщин в округе, а уж ту, что сумела «околдовать» герцога…

Сколько себя помню, мы жили в небольшом домике в лесу возле кургана. Мне, пацану, всегда казалось это непонятным: с учетом того, что герцог меня официально признал. Странная была у нас жизнь… К матери из Кеная постоянно приезжали какие-то важные люди. Я помню это… Только мне неизвестно, что им всем от нее было нужно. Помню деревню неподалеку от дома, троих ровесников-пацанов, красивую светловолосую девчонку и старого лера-десятника, что учил меня обращаться с мечом, но… совсем не помню отца.

Мама никогда ничего о нем не рассказывала, а на все вопросы отшучивалась. Мне неизвестно, что произошло между нею и герцогом, но мать никогда не выглядела обиженной или брошенной. Никогда не плакала… Ухаживала за курганом, лечила деревенских, учила и воспитывала меня.

Казалось бы, что красавица-Отмеченная забыла в той захолустной дыре? Сейчас я понимаю, что мать могла легко устроиться даже в Лоране, но по какой-то неясной причине выбрала тот старый курган… Хотя почему неясной? Это древнее захоронение давало ей какую-то непонятную, жуткую силу. Ведь от того, что я видел в момент нашего расставания, поседеет, наверное, любой монах…

Поднявшись с кровати, я быстро натянул штаны и, выйдя на улицу, умылся из бочки. Дождь мне никогда не мешал, я вообще люблю непогоду. Наверное, это как-то связано с Печатью. Ведь лёд — это та же вода, а как можно не любить избравший тебя Элемент?

Сунув в рот кусок сушеного мяса, я пошёл в сарай и выдал Ласточке последнее зерно. Пьяница-монах опять забыл прислать служку за лошадью, и мне придётся отводить её самому. Освальд будет ждать сегодня вечером, и до полудня уже желательно отсюда свалить. Пятьдесят лиг до города — путь не близкий, но на почтовом посту гарнизона можно взять лошадь, и часов за пять я, наверное, доберусь.

Почесав шею жующей кобылы, я вздохнул и, вернувшись в дом, вытащил из-под койки дорожный мешок. Девять ливов с мелочью в кошельке, фляга с водой, миска с ложкой, сменная одежда, плащ, мешочек лунного сахара, бритва и десяток вырезанных из дерева фигурок — не так-то много у меня скопилось добра. Оружие, деньги и подаренный Конрадом доспех хранятся у его вдовы Мины в Гаше, в двухстах пятидесяти лигах отсюда. За ними я съезжу после того, как переговорю с Освальдом. Ведь соваться непонятно куда без оружия и брони — дело не самое благодарное.

Быстро убрав все вещи в мешок, я проверил, хорошо ли выходит из ножен стилет, и уже собирался идти, когда с улицы донеслись звуки чьих-то шагов. Звякнуло железо, у ворот негромко заржал чей-то конь. Прислушавшись, я положил ладонь на рукоять ножа, в следующий миг дверь распахнулась…

— Именем закона! — рявкнул появившийся на пороге гигант и, шагнув внутрь, встретился со мной взглядом. На полголовы выше меня, в латном доспехе и высоких сапогах с белыми зачарованными пластинами. Забрало поднято, обнаженный меч в правой руке, взгляд цепкий, оценивающий… Имени этого урода я не знал, но, случалось, видел его в гарнизоне.

Следом за рыцарем в сторожку зашли ещё двое в доспехах и невысокая темноволосая девушка в светлой мантии, со знаком дознавателя на правой стороне груди. Ну да…

При виде этой курицы мне тут же стало понятно, что мирно разойтись не получится. Дознаватель из Джарты просто так сюда не приедет. Что-то произошло с Освальдом, или меня догнали старые дела…

— На колени, урод! — презрительно скривившись, выплюнул гигант и, чуть отведя меч, шагнул в мою сторону.

— Да вы никак спьяну перепутали кладбище с борделем? — в лицо ему усмехнулся я и плавно сместился за стол, поближе к ведущей на чердак лестнице.

Три латника и Отмеченная… Это только со стороны кажется, что шансов у меня никаких нет. Ну вот пусть все они так и думают…

— Ах ты ж… — прорычал гигант, и в этот момент девушка, прыгнув вправо, резко вытянула в мою сторону руку.

Сорвавшееся с её ладони плетение развернулось в воздухе сетью, я попытался отскочить, но на таком расстоянии увернуться было практически нереально. Вражеское заклинание краем зацепило плечо, и суставы тут же свело болезненной судорогой. Грудь словно стянули веревкой, тело перестало слушаться, ноги предательски подкосились…

— Не дергайся, — издевательски оскалился гигант и, отшвырнув с дороги стол, схватил меня ладонью за горло.

Дыхание тут же сбилось, резко заломило виски… Без видимого труда гигант притянул меня к себе и, дохнув в лицо запахом чеснока, рыкнул: «Вяжите его, госпожа!»