Люси Сорью - Стигмата

- Айша. - охрипшим голосом позвала Фон. - Айша!

Та не пошевелилась.

- Айша!!

Фон схватилась за руль и седло разбитого мотоцикла, отталкивая их вверх, к стене. Груда металла поддалась; она высвободила одну руку и потянула Айшу наружу. Безрезультатно: тело не поддалось, оставшись неподвижным.

Фон зарычала и отшвырнула мотоцикл. От неожиданной нагрузки острая боль пронзила её плечи: даже усиленному скелету трудно было угнаться за мощностью искусственных мышц и костей рук. Фон зашипела от злости и схватила Айшу за плечи, оттаскивая её, переворачивая на спину.

- Айша! - выкрикнула она. Грудь Хосино вздымалась и опускалась; Фон схватилась за её шею, нащупав пульс, и выдохнула: Айша была жива. Но кровь всё ещё текла из её рассечённого виска, смешиваясь с волосами, стекая по щекам.

Издали послышались шаги.

Фон зыркнула по сторонам. Пистолет лежал на полу; должно быть, во время удара она выпустила его. Она отпустила Айшу, перескочив через её тело, дрожащими руками схватила оружие, вскинула его, направив на дыру в стене. Чёрные клубы дыма скрывали её, но она явственно слышала звук шагов, скрежет разбитого стекла под ногами, доносившиеся издалека, заставлявшие лихорадочно колотиться сердце.

И когда в дыму что-то шевельнулось, Фон нажала на спуск.

Она не целилась. Почти не целилась. На таком расстоянии для пуль гравипистолета не было значения.

Выстрел. Ещё один. Ещё. Вспышка синего в дыму, но Фон не заметила её, снова, снова, и снова нажимая на спуск.

Пистолет щёлкнул. Грохот выстрелов затих. В тишине раздался уже затухающий сердитый писк опустевшего оружия.

Фон вдавила спуск. Щелчок. Щелчок. Ещё раз, снова и снова, глядя на кроваво-красную цифру «0» на индикаторе боезапаса — и не веря ни своим глазам, ни своему виртуальному интерфейсу.

И она увидела, как из пролома вышел вавилонянин.

Вавилонянка. Женская фигура, облачённая в бронекостюм — почти такой же, как те, что Фон видела тогда: на Кафе, на корабле, в плену. Нагрудник и наплечники другой формы, по-другому расположенные глаза-камеры на круглом шлеме — но везде, в каждой чёрточке было видно, что это была вавилонянка.

И карабин в её руках — короткий, с угловатой серой коробкой на месте ствола — смотрел Фон прямо в грудь.

Фон подняла пистолет. Индикатор всё так же пылал красным, но она больше не замечала его, глядя только на вавилонянку, наставившую своё оружие на неё. На высокую, чёрную, ненавистную ей вавилонянку: безжалостного, бесчеловечного монстра, принявшего вдруг человеческое обличье. На чудовище, видевшее в людей низших существ, мерзких выродков, достойных быть только его жертвой.

Или игрушкой.

Она смотрела на неё, не моргая, кипя от ненависти, ярости и злобы; обрывки воспоминаний пульсировали в её мозгу, заставляя сердце, гневное белое сердце, неистово биться в груди, а руки, сжимавшие пистолет — дрожать от желания броситься на неё, убить, разорвать, растерзать в клочья, воздать стократ за всё, что пришлось пережить ей.

Никогда больше.

Никогда больше она не станет молить о пощаде.

Огоньки на мушке горели ослепительно ярко, окружая чёрную фигуру чудовища в прицеле, затмевая собой всё — весь остальной мир, кроме них: Фон, пистолета в её руках, и вавилонянки, чёрной тени в ярких огнях прицела, с карабином, направленным прямо на неё.

А затем потолок обрушился ей на голову.

***

Это была Виэр.

Она рухнула на голову вавилонянке в вихре пламени, пыли и каменной крошки, во вспышке ярко загоревшихся щитов. Та не успела даже выстрелить, прежде чем удар обрушил её на землю — и Виэр, фигуру в серо-чёрных доспехах, вместе с ней.

Карабин отлетел в сторону, выпав из пальцев — и вавилонянка вскинула руки, тщетно пытаясь закрыться от удара, метившего ей в голову. Она отшатнулась — кулак в латной перчатке бронекостюма ударил в пол рядом с ней, оставив вмятину, покрытую сетью трещин — и пропустила следующий удар, пришедшийся в её забрало.

Виэр схватила её за шею, затылком шлема ударив об пол. Вавилонянка тут же ударила в ответ; Виэр отшатнулась в сторону, отдёрнула голову от следующего удара — и в её руке блестнуло широкое лезвие, вонзившееся в предплечье вавилонянки.

А затем Виэр выдернула стилет и с размаху ударила снизу вверх, вонзая клинок между горжетом нагрудника и шлемом, в шею вавилонянки.

Рука, занесённая для удара, рухнула на землю.

Виэр одним прыжком вскочила на ноги, выдернув оружие. Винтовка будто сама собою появилась в её руке.

Два выстрела прогремели почти одновременно.

Фон смотрела, не видя, как Виэр оборачивается к ней, опустив оружие, оставив его болтаться на плече. Она всё так же стояла, обеими руками вцепившись в пистолет, глядя через мушку, как пластины забрала на шлеме Виэр расходятся в стороны, открывая её лицо. И как Виэр шагает к ней.

Она медленно, трясущимися руками опустила пистолет. Пальцы не слушались её; колени дрожали. В ушах громко, оглушительно громко колотилось сердце.

И Виэр шагнула к ней, обняв её, крепко прижав к себе, притиснув к угловатому нагруднику бронекостюма, сорвав Фон с её непослушных ног.

Фон не могла двинуть даже пальцем. Её правая рука всё так же мёртвой хваткой вцепилась в опустевшее оружие. Край нагрудника неудобно впивался ей в грудь. Но она не могла сделать ничего. Ни обнять Виэр. Ни оттолкнуть её.

Ни даже положить голову на её плечо.

Она слышала, как вокруг гулко гремят одинокие выстрелы. Слышала топот бегущих ног вокруг, слышала вой сирен, шум противопожарной системы, отзвуки ярости ливня где-то далеко снаружи. Слышала, как бьётся её сердце. Слышала дрожь бронекостюма и тяжёлое дыхание Виэр, обнимавшей её.

И она не хотела её отпускать.

- Я больше не отпущу тебя. - прошептала Виэр, крепко прижимая её к себе.

- Никогда.

IX

Дождь прекратился.

Вечернее солнце, выглянув из-за разошедшихся грозовых туч, светило над Вышеградом, отражаясь огненными сполохами на зеркальных фасадах, яркими мазками окрашивая вечножёлтые деревья на холмах Правого берега. Оно сияло над улицами и домами, обильно политыми дождём, даря столице Федерации запоздавшие, и от того ещё более яркие свои лучи.

Но даже оно было не в силах нарушить повисшее над городом молчание.

Герард Ястрземский смотрел на сад Канцелярии, будто застывший: за окном не было даже лёгкого ветерка. За оградой террасы, видневшейся из-за деревьев, выглядывали вершины Алей Маттернхорнских, золотом и медью сияющие в лучах клонившегося к закату солнца; позади них вновь карабкались вверх холмы Вышеграда.

И ничто не напоминало о том, что произошло там всего несколько часов назад.

- Вы уверены, - спросил он, отворачиваясь от окна, - что это именно вавилоняне, полковник Гуменюк?