Николай Марчук - Курьер [litres]

– Это кто? – спросил Дубровский, кивая на убитую.

– Кукла, – прошептал старший Скворцов. – Я с ней играл, а она потом сломалась. Она сама, честно!

Выглядел Андрей Сергеевич неважно, от былого статного и уверенного в себе хозяина мира не осталось и следа. На полу валялся глубокий, сморщенный старик, который выглядел настолько жалко, что, глядя на него, Владимир испытывал лишь чувство презрения.

– И многих ты здесь замучил?

– Я никого не мучил, я играл, – возразил старик.

Старший Скворцов посмотрел на Дубровского, в его глазах промелькнула какая-то мысль, взгляд приобрел осмысленность, плечи сами собой расправились, и он, поднявшись с пола, резко выкрикнул:

– Дубровский, сучонок ты говняный, где отчет за прошлый месяц? Думаешь, я не знаю, что ты…

Договорить Сергеич не успел, Владимир ткнул его стволом автомата прямиком в открытый рот, и несколько верхних зубов откололись и вылетели наружу. Скворцов тут же замычал как корова, хватаясь за окровавленный рот. Дубровского охватил приступ ярости, и он принялся пинать ногами своего бывшего босса. Бил нещадно, футболил, как заправский гопник в уличной драке, когда хочешь не просто избить соперника, а намереваешься втоптать его в землю. Под конец экзекуции, когда Андрей Сергеевич перестал защищаться и закрываться руками, а у Дубровского ощутимо заболела правая нога в районе голеностопа, Владимир психанул и расстрелял содержимое автоматного рожка в упор. Длинный магазин от РПК, рассчитанный на сорок пять патронов, опустел за несколько секунд. Пули развалили голову старшего Скворцова на две неравные части, грудная клетка и вся верхняя часть туловища представляла собой сплошное кровавое месиво. Владимир устало опустил вниз как-то неожиданно ставший тяжелым автомат. Почему-то после свершения мести он не почувствовал долгожданного облегчения, наоборот – стало тяжелее, навалилась тяжелая, звенящая пустота.

– Не хило ты его! – раздался веселый голос от двери.

Дубровский резко развернулся, вскидывая опущенный автомат. В дверном проеме стоял Славик Скворцов. Живой и невредимый.

Владимир отчетливо помнил, как всадил в него автоматную очередь, и пусть вполне возможно выжить после такого ранения, тем более есть всякие средства защиты в виде бронежилетов, но нельзя выглядеть таким бодрым и полным сил. На младшем Скворцове были надеты лишь спортивные штаны, торс был гол. На животе и груди не было следов от попадания пуль. Даже если Славик в тот момент был в бронежилете, который не пробили пули, то должен был остаться синяк, и не один, а тут ни следа. Как?!

– Молодец, что зашел, – широко улыбаясь, заявил бывший сослуживец. – Спасибо, что помог. Сам бы я не решился отца убить. Нет, чисто технически это не проблема, но все-таки он отец, родная кровиночка, рука бы поднялась, но дрогнула. А так все четко получилось: и папик сдох, и старый друг объявился. Ну, рассказывай, как выбрался с того света? – Славик сделал шаг вперед, сближаясь с Владимиром.

Движения младшего Скворцова были какие-то плавные, танцующие, как будто он вдруг стал необыкновенно гибким и спортивным. Раньше за Славиком отродясь не замечалось любви к спорту, он больше предпочитал алкоголь и пассивный отдых, максимум на что был способен – это занятие сексом с разнообразными партнершами. Даже внешне младший Скворцов заметно изменился, он стал более подтянутым и спортивным, торс бугрился мышцами, а плоский живот мог похвастаться отчетливыми кубиками пресса. Больше всего изменилось лицо Вячеслава, черты стали заостренными, хищными и целеустремленными, глаза полыхали блеском и огнем. Как будто в них плескалось дьявольское пламя.

Указательный палец сам собой нажал на спусковой крючок, но в ответ раздался лишь тихий щелчок.

Магазин пуст!

Глядя на приближающегося Славика, Дубровский отстегнул магазин и сбросил его себе под ноги.

– Меня пули не берут, – довольно скалясь, произнес Вячеслав. – Тогда возле черного тумана, когда ты выстрелил в меня, то я умер, но меня воскресили и дали новую жизнь. Я теперь другой, я – высшее существо! Батя мой – дурак, как попал в этот мир и давай херней маяться, то девок пачками убивает, то соль на всякие глупости переводит. Вот зачем ему деньги? К чему эти бумажки, когда у тебя есть возможность добывать соль этого мира?! – непонимающе пожал плечами Славик.

Дубровский мацнул подсумок, отмеченный серебристой нашивкой, отвел крышку-клапан в сторону и потянул изнутри магазин с намотанным серебристым скотчем.

– Серебро?! – жадно поведя ноздрями, удивленно спросил Славик.

Черты лица младшего Скворцова еще больше заострились, в этот момент он стал похож на хищную птицу: нос немного удлинился, глаза прищурились и впали, а из горла донеслось клокотание.

– Убери эту гадость! – потребовал Славик. – Иначе убью!

Владимир даже не думал слушаться, он вогнал магазин в приемник, дернул затвор, но дальше ничего сделать не смог, мощный удар неведомой силы в грудь отбросил Дубровского назад, он со всего размаху приложился о стену, автомат отлетел далеко в сторону. Но тому, кто сейчас был в теле Славика, этого показалось мало, Владимира приподняло в воздухе и тут же еще одним ударом выбросило в окно.

Приземлился Дубровский плохо, ударившись о землю, он сломал себе ногу. В горле сразу пересохло, а голова пошла кругом, жутко затошнило и очень сильно хотелось пить. Владимир попробовал встать на колени, но сильный спазм и вспышка огня в правой ноге заставили болезненно вскрикнуть и упасть обратно на землю, где он, свернувшись в позе эмбриона, зашипел от накатывающих волн чистой, бесконечной боли.

С нескольких сторон к лежащему на газоне Владимиру подошли десятка два вояк в черных мешковатых костюмах, увешанных оружием.

– Хозяин, нам его добить или вы это сами сделаете? – раздался рядом едва знакомый голос.

«Рубен!» – опознал говорившего Владимир.

Громко кряхтя и притворно всхлипывая, Дубровский немного вытащил из подсумка второй магазин с серебряными пулями и, изловчившись, выщелкнул верхний патрон. Куда его спрятать, Владимир не знал, ведь его гарантированно обыщут и, скорее всего, разденут.

По-прежнему лежа на земле и крича уже совершенно натурально, Дубровский, с силой давя на гильзу пальцами правой руки, загнал автоматный патрон калибра 5,45 себе под кожу предплечья левой руки. Загнал глубоко, в самое мясо, наружу торчало лишь донышко гильзы. Дикая боль, похожая на жидкий огонь ожога, заглушила нытье перелома, и Дубровский, уже нисколечко не стесняясь, заорал, что есть сил:

– А-а-а-а-а! Больно!!!

– Чего это он? – опасливо прошептал один из близко подошедших бойцов.

– Не знаю, – отмахнулся Рубен и тут же приказал: – Разденьте его догола.