Александр Седых - Сын ведьмы

— Брехня — я — я, — отвесил смачный подзатыльник кликуше Берёзкин и обратился за поддержкой к самому грамотному — Ваше благородие, обнадёжьте мужиков.

— Отставить разговорчики! — проявил суровость молодой командир и, грустно усмехнувшись, обнадёжил — Война у нас, видно, долгой предвидится— будет ещё уйма времени старые истории послушать. Интересных книг много на свете, главное— чтобы слушатели не перевелись. А для этого солдату сила нужна. Кому сказано: отбой!

Солдаты, шумно споря о диковинной истории, неохотно побрели к местам дислокации. Настроение было у всех праздничное, словно на исповеди душу облегчили. Поручик подошёл к чтецу и хлопнул парня по плечу.

— Классно читал, громко, с выражением. На подходе, я аж сам заслушался, часа два статуей простоял, как зачарованный. Хорошо, вестовой с батареи подбежал, морок развеял.

— Случилось что? — захлопнув книгу, насторожился Алексей.

— «Завернули» штабные крысы наш рапорт, «зажали» медальки, — зло оскалился обиженный поручик. — Говорят, что нет в рапорте подтверждения проведённой разведки. Артиллеристы наугад всю ночь снаряды изводили, и лишь случайно нащупали под утро расположение австрийской батареи. Штабс — капитан Хаусхофер инициировал создание комиссии, чтобы провела тщательное расследование. Когда Щетинин узнал, кто гнилит в штабе, то пригрозил: «Если Хаусхофер заявится на батарею, то получит в морду, и на жопе по склону до самого подножия холма прокатится».

— Это из — за меня Хаусхофер окрысился, — понял истинную причину бузы в штабе Алексей.

— Да уж, без твоей скромной персоны не обошлось, — горестно покачал головой поручик. — Слишком много слухов разошлось о чудном шамане. Мало тебе ратных подвигов свершать, ты ещё и «чёрные комнаты» в недрах гор творить начал. Эх-х, да и с медициной у тебя… не всё, как у людей. Жди завтра комиссию по твою душу. Щетинину уничтожение батареи в зачёт пойдёт— факт неоспоримый, — а вот все чудачества одного казачка будут проверять с пристрастием. Отца Онуфрия пришлют, беса на чистую воду выводить. Из лазарета эксперта в состав комиссии включат. Ну, и главным дознавателем— лично Хаусхофер.

— Бог не выдаст— свинья не съест, — сдвинул папаху на бок лихой казак.

— Ох, и я тут ещё, не вовремя, влез с идеей «избы — читальни», — покаялся в опрометчивом решении поручик. — Я же думал, что ты в полевой палатке просто книгу малограмотным мужикам почитаешь. А ты в шаманском шатре солдат дурманом окуривать принялся, да речами про диких нехрестей народ развращать. Завтра же отцу Онуфрию доложат.

— Так хорошая же книга, интересная, — не признал вины книгочей.

— Хорошо, что не политическая, — с облегчением вздохнул поручик. — А о литературных её достоинствах будешь с отцом Онуфрием дискутировать. Но обязательно скажи, что по моему приказу солдат развлекал, что командир роты репертуар одобрил. Я с утра беседу с солдатами проведу, чтобы лишнего не болтали. Не то они свободными вечерами не сказки про индейцев слушать в курилке будут, а вигвамы, в три наката, из брёвен строить.

Утром, сразу после завтрака, в расположение пехотного батальона прикатил крытый тарантас с комиссией из штаба. Из него первым выбрался тучный батюшка в чёрной рясе, отец Онуфрий. Затем из — за его необъятной фигуры показался щупленький фельдшер в белом халате, Печкин. Последним покинул средство передвижения штабной писарь, Семён.

— А штабс — капитана, где потеряли? — заглянул в крытый тарантас встречающий унтер — офицер.

— Ой, да ну его, Берёзкин, не поминай чёрта, — поправил почтовую сумку на плече Семён и отмахнулся пухлой канцелярской папкой. — Я буду вести протокол комиссии, а господин штабс — капитан после проверит и подпишет.

— Не богохульствуй сын мой, — отвесил писарю смачный подзатыльник поп. — Животом занедюжил председатель, в лазарете у Роман Васильевича остался Хаусхофер.

— А Фрол, что бидоны с кухни привозил, байку сказывал: будто испужался штабной офицерик в гости к подпоручику Щетинину приезжать, — рассмеялся хорошо осведомлённый Берёзкин. — Будто бы у Хаусхофера дворянская спесь взыграла, и он дуэли возжелал, когда узнал, что офицер, ниже по званию, грозил его с холма спустить на жопе. А начальник штаба ему посоветовал: лучше на время оглохнуть, ибо разодранные штаны можно у портного новые купить, а вот, если артиллерист своим палашом развалит Хаусхофера до задницы, то половинки уже даже хирург не сошьёт.

— Какие страсти тут кипят! — удивился Печкин и донёс известную ему версию — А мне господин Хаусхофер сказал, что комиссия должна разобраться только с противоречивой информацией о казаке — санитаре. Потому и медика в эксперты у начальника лазарета попросил. Роман Васильевич сам порывался принять участие, но опасался, вдруг тяжелораненых подвезут. А господин штабс — капитан сказал, что много чести для рядового казака, чтобы им офицеры занимались. Фельдшера и попа будет достаточно, чудотворца разоблачить.

— Выходит, артиллерист свою награду получит, а казака, честно заслуженным Георгием, опять обделить хотят?! — зло прищурился Берёзкин. — Ну, пехота своего разведчика тоже в обиду не даст! Второй раз уж штабные крысы обижают!

— Ты не кипятись, унтер — офицер, комиссия честная приехала, — отец Онуфрий важно погладил окладистую бороду. — Во всём разберёмся, Семён выводы на бумаге изложит.

— Ага, в штабе ею подотрутся и в сортир выбросят! — не верил в праведность системы бывалый унтер.

— Зато и не накажут никого, — стушевался перед таким напором честный поп и кивнул на толстую папку в руках писаря. — А то, судя по доносам, у вас в роте завёлся настоящий шайтан.

— Брехня — я — я, — махнул ладошкой унтер — офицер. — Один казачок шаманит помаленьку. Так то для пользы общего дела. Ещё в старину казаки так воевать умели: на врагов морок наводить, а братам раны огнём врачевать.

— Вот и поглядим на вашего казачка, — прищурился поп. — Я по окопам пройдусь, христианские души исповедую, а фельдшер в медпункте покараулит, понаблюдает за чудо — врачевателем. Семён, пробегись по всему батальону, чтобы раненых отправляли в медпункт первой роты. Говорят, тут целые катакомбы в скале вырыли.

— Да брешут люди, — скривился Берёзкин. — Так, комнатушку малую сотворили.

— Ну — ну, после покажешь бесовское творение, — бросил косой взгляд поп, заложил руки за спину и неспешной походкой направился к блиндажам на первой линии окопов.

Допрос у отца Онуфрия сразу не заладился, солдаты отвечали неохотно. На исповеди рьяно крестились, но лишнего не сказывали. Получалось: не видел никто воочию дивных подвигов чудо — богатыря Алёши Поповича. Ну, прикрылся дымовой завесой находчивый казачок, прополз в окоп, оказал медицинскую помощь раненым— ничего сверхъестественного. А что сам в пыли, как чёрт, вымазался— так для маскировки. То, что ночью дюжину австрияк в одиночку вырезал— никто в темноте не видел. Может, трупы давно там валялись. А, если и вырезал— так на то он и казак лихой. Наверняка, за линию фронта тоже ползал и расположение вражеской батареи артиллеристам показал. Однако и этот подвиг подтвердить нечем. Может, Щетинин сам батарею нащупал. А иначе, зачем всю ночь снаряды изводил, если казачок сразу цель обозначил? Щетинин, в любом случае, молодец! А казачок, выходит, и не при чём? Уличить шайтана можно было только в сотворении «чёрной комнаты» и нетрадиционной медицине.