Михаил Баковец - Лорд 3

— Я ему печень вырежу, — хриплым и дрожащим от избытка адреналина голосом откликнулся шарфюрер. В ответ русский очень тихо прорычал и приподнял левый уголок верхней губы, показав крупный белый клык.

«Проклятье, таких зубов у людей не бывает, — мелькнула почти испуганная мысль в голове немца. — Неужели, про вервольфов всё правда?».

Кронкхе вышел вперёд, Ганс встал чуть позади и слева, а Бруно сзади и слева. При этом последний прикрылся частично фигурой своего командира, освободив правую руку, взяв клинок левой, хоть и не был левшой. Главная рука ему нужна была свободной совсем для другого.

Русские не считали немцев за противника. Это было видно по походке, по тому, как держали свои клинки, как смотрели и кривили губы в презрительной и предвкушающей усмешке.

Сделав выпад ножом, гауптшарфюрер сместился на два шага в сторону и резко полоснул клинком перед собой крест-накрест, и сделал ещё один шаг. Своими атаками он не пытался достать противника, лишь стремился развернуть его в удобное положение. Вообще, бои на ножах чаще всего очень скоротечны и основное время боя — это наблюдение за врагов и передвижение. Обычно всё заканчивается после трёх-пяти ударов. Только на демонстративных состязаниях звучит лязг стали, выкрики, летают в воздухе руки и ноги. Всё это любят смотреть полковники и генералы из штабов, их жёны и дочери, гражданские зрители.

Сбоку попытался нанести удар Ганс, но совершил ошибку и сильно провалился вперёд, за что и пострадал. Русский неуловимо взмахнул своим огромным кинжалом, аж воздух загудел. Самого удара никто не рассмотрел.

— Хр-р, — захрипел немецкий солдат и схватился свободной рукой за горло, зажимая рану. Миг спустя выпустил свой клинок и попытался зажать рассечение двумя руками. Из-под них потекли струйки крови. Вместе с ней из тела быстро уходили силы.

Русский посмотрел на гауптшарфюрера и сделал то, от чего у немца, повидавшего многое чего на своём веку, зашевелились волосы под кепи. Партизан поднёс кинжал к губам и провёл языком по нему, слизывая кровь.

А потом раздался близкий взрыв гранаты.

Если русский и видел краем глаза, как Бруно схватился за неё, то не придал этому внимания по той причине, что немецкие М-24 зарекомендовали себя как неэффективное оружие. Узнай он, что конкретно эти гранаты прошли через руки специалистов-оружейников, то своё мнение мигом изменил бы.

Бруно выдернул из крепления гранту, вытянул руку в сторону врага, направив её, как фонарик, и дёрнул шнурок с керамическим шариком. Боеприпас рванул мгновенно — замедлитель отсутствовал. Во все стороны полетели крупные крупинки несгоревшего чёрного пороха, серебряная пыль и серебряная стружка. До партизана от Бруно было чуть больше двух метров. Благодаря этому русскому досталось немалая часть «осколков». Причём, очень много серебра угодило ему в открытое лицо.

— А-а-а! — заорал он и схватился за него, как недавно его противник за рассечённое горло. Все мысли о схватке вылетели из его головы. Воспользовавшись моментом, гауптшарфюрер прыгнул к нему и ударил его снизу вверх в правую сторону живота. Рубашка и меховая жилетка не оказали ни малейшего сопротивления острозаточенной стали. Ответом ему стал ещё более громкий вопль боли противника, получившего двадцать сантиметров посеребрённой стали в печень. Выдернув кинжал, Кронкхе ударил русского ещё раз, слева под рёбра. Длины клинка вполне достаточно, чтобы пробить оба лёгкого, а ширины, чтобы рассечь органы на несколько кусков. Он ещё и провернул своё оружие, чтобы увеличить рану.

За его спиной раздался дикий крик ярости и боли, который издал второй партизан. Ударом ноги сметя со своего пути Нотбека, рубанув ножом по правому предплечью Августа, он бросился на Кронкхе.

«Это конец», — успел подумать тот. Он успел увидеть атаку и осознать её последствия, но не успевал уйти от неё или отразить выпад. Спас своего командира умирающий Ганс. Солдат, к этому моменту уже упавший на землю, перевернулся на бок так, что граната на его теле «смотрела» вверх, после чего окровавленными пальцами стянул крышку с гранатной ручки и дёрнул шнурок запала. Взрыв прозвучал в тот самый миг, когда русский перепрыгивал через раненого немца и весь заряд серебра угодил ему в низ живота. Штаны и нательное бельё остановило только самые мелкие серебряные крупинки, весь остальной металл вошёл в тело.

«Наверное, для такого, как он, серебряная стружка в штанах — это как хороший пинок в пах такому, как я или Нотбек», — подумал гауптшарфюрер, глядя на партизана, корчившегося на земле рядом с Гансом. Пока он стоял, Нотбек успел подняться на ноги, оказаться рядом с русским бандитом и изо всей силы ударить того ногой в голову.

— Теперь у нас есть пленный, — тяжело дыша, сообщил он командиру. — Нужно его утащить отсюда поскорее.

Первым делом они связали второго партизана, затем оценили состояние первого и дополнительно выпустили ему в сердце и голову несколько пуль из пистолета.

— Ему бы голову отрезать, чтобы с гарантией прикончить тварь, — предложил шарфюрер.

— Некогда. Нужно парням помочь и убираться отсюда. Тем более, серебра в русском столько, сколько не каждая модница на себе носит в Берлине.

Короткая стычка с парой русских дорого обошлась спецгруппе аненербе. Двое убитых в самом начале. Ганс истёк кровью. Бруно лишился одного пальца на руке, ещё два оказались серьёзно покалечены, лицо обожгло близким взрывом и посекло серебром, при этом повредив правый глаз. Августу русский отрубил правую руку на ладонь выше запястья. У Нотбека оказались треснуты рёбра. Легче всего отделался Кронкхе. Ему досталась часть серебра от гранаты. Но так как осколки были мелкие, то они неглубоко проникли в тело. Немец даже заметил раны не сразу под действием адреналина.

Из сна меня вырвала Василиса, которой выпало дежурить со мной в эту ночь. Она сначала растолкала меня, а потом запищала в ухо:

— Лорд, к тебе твой слуга пришёл. Сообщил, что это очень важно.

Слугой оказался Прохор. Он сразу с порога, стоило мне открыть дверь, сказал:

— Киррлис, лорд, беда.

— Заходи, — я отступил в сторону. Когда он вошёл внутрь, я закрыл дверь и повернулся к нему. — Рассказывай.

— Федька тяжело ранен серебряными пулями, без сознания лежит в лазарете. Игнат пропал без вести, кажись, его немчура схомутала. И ещё исчез один из рунных камней из юго-западного периметра. Там нашли следы немцев. Ещё наши ребятушки прибили полтора десятка странных фашистов. Ох и ловкие они оказались, опытные лесовики и с серебром в патронах, ножики тоже серебряные, — пробасил он.

— Как пропал камень? — опешил я, вычленив самое важное для себя в речи оборотня. — Этого не может быть.