Ярослав Гжендович - Гелий-3

Когда мир покупал нефть, было объявлено, что он высасывает богатства арабской земли, и против Большого Дьявола был устроен джихад. Когда нефть перестали покупать, доходы упали во много раз, а джихад тех времен оказался детской игрой по сравнению с тем, что творилось сейчас. Открытая война не разразилась лишь потому, что ни у Севера, ни у Сунны не было на нее средств. Дубай стал одним из островков относительного спокойствия посреди океана безумия и ярости.

Вокруг пульсировала обычная какофония рынка — беспорядочный шум арабско-латиноамериканских шлягеров, сражавшийся с пискливыми рыданиями болливуд-бхангра и вьет-диско. Напротив столика Норберта сидел на крыльце своей лавочки продавец ковров, куря кальян. Его белый силуэт, закутанный в доходящую до земли дишдашу, выделялся на фоне пестрой стены, покрытой мозаикой персидских узоров, которые вручную ткали где-то в китайском концлагере.

Возле узорного сосуда и запыленных ботинок продавца на тротуаре стояло блюдце со стаканчиком чая.

Подняв голову, Норберт взглянул сквозь стекла своих «рэй-банов», легкими движениями пальцев задавая крупноформатную матрицу, навел резкость на морщины на щеках продавца и его старое задумчивое лицо, а затем сделал снимок. Похоже, интуиция его не подвела — кадр получился фантастический. Движением руки он отправил его на свой личный адрес и вздохнул. МегаНет не нуждался ни в фантастических кадрах, ни в «симпотных фотках». Он нуждался в ивенте.

А потом вдруг что-то изменилось — едва заметно, словно по улочкам медины пронесся порыв холодного ветра. На фоне международной музыкальной мешанины раздались звонки коммуникаторов и сигналы приема сообщений.

Хором. Повсюду.

Те, у кого имелись очки, внезапно остановились на полушаге, читая висящие в воздухе сообщения, которых не видел никто, кроме них. Другие начинали говорить вполголоса, машинально прижимая пальцем мочку уха. Одновременно стихала лившаяся отовсюду музыка, уступая место щебету звонков, словно на рынок налетела стая электрической саранчи.

В городе что-то назревало.

Норберт почувствовал вибрацию в скуле возле уха, а в воздухе повисли золотые буквы: «Мунир».

— Привет, друг мой Норберт, — сказал Мунир. Голос его отдавался глухим эхом, словно он сидел в бетонном погребе или, что более вероятно, в сортире. — Я знаю, кто, что и когда, — продолжал он. — Готов, друг мой?

— Мне нужно знать, стоит ли оно того.

— Если я говорю, что стоит, — значит, стоит. Хороший ивент. Первый номер. Десять кило и пять процентов.

Норберт ощутил, как его обдало жаром — еще большим, чем прежде, словно из самого раскаленного сердца пустыни.

— Мунир, да ты с ума сошел.

— Не сошел. Я знаю, что говорю. Бизнес есть бизнес.

— Десять кило, и все. И так в два раза больше обычного.

— Ивент просто супер. Продашь порталам. Пятнадцать и четыре процента.

— О чем вообще речь?

— В Дубае дали о себе знать Братья Смерти. Они похитили европейцев. Будет казнь. Публичная, в городе. Они плюнут в лицо Европе и эмиру. Пятнадцать и четыре процента? Время — деньги, друг мой Норберт. Цена как для брата. Могу позвонить куда-нибудь еще.

Жаркая волна внезапно сменилась дуновением из сердца Арктики.

— Десять и один процент, — услышал он собственный голос.

— Еще чего, брат. Пятнадцать сразу.

— Согласен.

Какое-то время он будто отгонял мух, активируя «пэйпасс» и переводя деньги.

— Пошло.

— Через час. В самом центре Мина-Сейахи. Под Эмирейтс-Тауэрс, у фонтана. Избегай Шейх-Зайид-роуд — именно по ней их повезут.

— Кого?

— Инженера из «Харт Сан Электрикс». И биотехнолога из «Генотроникс». Похищены на прошлой неделе из собственных домов в Гринс. Мне пора заканчивать. Вперед, друг мой, и найди место получше.

— Все вокруг получили сообщения. У меня никаких шансов. Какого черта ты велел мне идти на рынок? Из отеля мне было бы пятнадцать минут прогулочным шагом.

— Все уже знают, что , но не знают, где . Братьям нужны зрители, а не армия. Сперва предполагалось возле Дома шейха Сайида — потому и рынок. Да пребудет с тобой Аллах.

Казнь.

Норберт быстрым шагом тронулся с места, чувствуя, как его заливает пот и как колотится сердце. Казалось, будто оно подступило к самому горлу, словно он проглотил охваченную паникой лягушку.

Казнь.

Кошмарное зрелище, с помощью которого Братья Смерти дадут понять, что уже творят в Дубай-Сити что хотят, что договаривающийся и торгующий с Большим Дьяволом предатель-эмир ничего для них не значит, и вдобавок — что его дьявольский «Дубайтек», дающий убежище противоречащим Книге шайтанским экспериментам, а также омерзительный проект термоядерной электростанции Аль-Касра, которая, вне всякого сомнения, является замаскированной бомбой, позволяющей европейцам одним нажатием кнопки взорвать Арабский полуостров, понесут заслуженную кару. К тому же неверные из «Харт Сан Электрикс» и «Генотроникс» узнают, что ничто не спасет их от длинных рук шариата.

Таков был контекст. Те два удара мечом могли означать начало конца Дубая. Вот только МегаНет никакой контекст не волновал. Эту многоглазую тупую тварь волновал исключительно ивент. Она сможет на него таращиться, а потом превратится в хор лягушек, квакающих, что очень хорошо, когда империалисты наконец поймут, что получили по заслугам. Лягушки поквакают полчаса, а потом будет другой ивент.

Увы, Норберт ничего не мог с этим поделать. Он мог лишь накормить тварь и надеяться на свои сколько-то там мегазаходов, а потом аукцион. Он мог заработать и уехать из Дубая, прежде чем ему придется красть понтон и выплывать в Персидский залив.

Город он знал, так что мог идти кратчайшим путем, проталкиваясь сквозь азиатско-арабскую толпу. Впрочем, до Мина-Сейахи невозможно было не добраться — гигантские небоскребы, уходящие в раскаленное небо, были видны отовсюду. Люди вокруг о чем-то взволнованно и испуганно переговаривались, оживленно жестикулируя, или куда-то поспешно шли в разных направлениях — наверняка работавшие по контракту инженеры, биотехнологи и программисты, еще десять минут назад уверенные, что выиграли счастливый билет, и беспокоившиеся лишь о том, как спасти свои заоблачные зарплаты от ошалевших от жадности европейских налоговых служб. Теперь же они хотели только одного — как можно быстрее исчезнуть с улиц.

Норберт свернул в сторону набережной, стараясь идти быстро, но не настолько, чтобы выглядеть чересчур нервно. На всякий случай он включил запись и теперь смотрел на мир сквозь мозаику маркеров, значков и дождь янтарных буковок, информировавших его о разнообразных параметрах. Все это действовало успокаивающе, хотя выводить ничего не требовалось — аппаратура поддерживала автоматический режим и сама беспокоилась о свете, балансе белого, глубине резкости, матрице и параметрах звука. Норберту оставалось лишь смотреть, помня о том, чтобы не сопеть и не слишком дрожать. Вот только мир, украшенный всеми этими маркерами, становился безопаснее, превращаясь в фильм, объект, предмет работы.