Дин Кунц - Избранные произведения. V том [Компиляция]

Раньше, однако, он не обратил внимания на вещи, которые соседствовали с кошельком. Разорванную целлофановую обертку. Маленькую вскрытую коробочку. Развернутый листок-инструкцию.

Холли принесла домой тест для проверки на беременность. Открыла упаковку и, похоже, проверилась в промежутке между его уходом из дома и появлением похитителей.

Иногда ребенком в учебной комнате, когда он ни с кем давно уже не говорил, не слышал никакого другого голоса, кроме собственного, да и то приглушенного, когда его лишали пищи (но не воды) на три дня, когда он не видел света неделю или две, за исключением коротких промежутков времени при обмене бутылок с мочой и ведра с фекалиями на чистые контейнеры, у него возникало ощущение, что тишина и темнота — не состояния , а некие физические объекты, обладающие реальной массой, объекты, с которыми он делил комнату, которые с каждым часом разрастались, требовали себе все больше пространства, пока не начинали сдавливать его со всех сторон, зажимая в тот минимальный объем, в котором могло уместиться тело, теперь напоминающее автомобиль, оказавшийся под прессом на пункте сбора вторичного сырья, где корпуса списанных автомобилей готовили к отправке на металлургические заводы. В ужасе навалившейся клаустрофобии он, казалось, не мог выдержать и минуты, но выдерживал, сначала минуту, потом другую, третью, десятую, час, день, выдерживал, а потом дверь открывалась, наказание заканчивалось, и он видел свет, в конце концов он всегда видел свет.

Холли ничего не говорила про задержку. Уже дважды их надежды оказывались ложными. Она хотела знать наверняка, прежде чем сказать ему.

Ранее Митч не верил в судьбу, теперь поверил. А если человек все-таки верит в судьбу, он должен верить, что впереди его ждет только радость и счастье. Он ждет не дождется увидеть, что уготовано ему в будущем.

С пистолетом в руке Митч поспешил в спальню. Нажал на клавишу выключателя у двери. Вспыхнула одна из ламп на прикроватных столиках.

Направился к стенному шкафу. Увидел, что дверь открыта.

В шкафу царил беспорядок. Две пары джинсов валялись на полу.

Он не помнил, что оставил стенной шкаф в таком состоянии, но поднял джинсы с пола, натянул их. Надевая темно-синюю рубашку с длинными рукавами, повернулся спиной к стенному шкафу и впервые увидел лежащую на кровати одежду. Брюки, желтую рубашку, белые носки, белые трусы, футболку.

Его одежда. Он ее узнал.

Замазанная темной кровью.

Теперь он знал, как выглядят сфабрикованные улики. На его шею накинули еще одну петлю.

Митч взял пистолет с полки стенного шкафа, куда положил его, прежде чем начал одеваться.

Дверь в темную ванную тоже была открыта. Он направился к двери, нацелив пистолет в темноту. Переступая порог, нажал на клавишу выключателя и входил уже в освещенную ванную.

Ожидал увидеть окровавленный труп в самой ванне или что-то отрезанное в раковине. Но нет, и ванна, и раковина сияли белизной.

Из зеркала на него глянуло закаменевшее от предчувствия дурного лицо, широко раскрытые глаза.

Вернувшись в спальню, он увидел, что потушенная лампа на другом прикроватном столике сдвинута, а рядом с ней что-то стоит. Включил и ее.

Компанию лампе составляли два полированных шара окаменевшего дерьма динозавров, которые покоились на бронзовых подставках.

И хотя дерьмо матово блестело, Митч подумал о хрустальных шарах и зловещих гадалках из старых фильмов, предсказывающих ужасную судьбу.

— Энсон, — прошептал Митч. — Господи! Господи!

Ветер с восточных гор обычно поднимался с рассветом или при заходе солнца. А тут вдруг задул задолго до рассвета, через много часов после заката, сильный ветер, обрушившийся на равнину.

Идя к «Крайслеру» по проулку, где свистел ветер, Митч, с одной стороны, спешил, а с другой, напоминал человека, держащего путь из камеры смертников к месту казни.

Опустить все стекла времени у него не было. Уже тронувшись с места, он опустил одно, водительской дверцы.

Ветер обдувал лицо, ерошил волосы, теплый и настойчивый.

Безумцам недостает самообладания. Им везде чудятся заговоры, и свое безумие они проявляют в иррациональной злобе, в нелепых страхах. Истинно безумные люди не знают, что у них больная психика, а потому не нуждаются в том, чтобы носить маску.

Митчу хотелось верить, что его брат безумен. Потому что Энсон был монстром, если в основе его действий лежал холодный расчет. Если так, то получалось, что он, младший брат, восхищался монстром, любил его. И своей доверчивостью, желанием быть обманутым только увеличивал силу этого монстра. То есть в какой-то, пусть и малой степени нес ответственность за его преступления.

Энсону самообладания хватало. Он никогда не говорил о заговорах. Ничего не боялся. Что же касается масок, так он прекрасно манипулировал людьми, мог кому угодно запудрить мозги, обмануть любого. Нет, безумцем он никак не был.

Высаженные вдоль улиц пальмы трясли длинными листьями, словно безумные женщины волосами. С цветущих деревьев срывало лепестки.

Ехал Митч в гору, низкие холмы уступали место более высоким, в воздухе мельтешили листья, клочки бумаги, страницы газет, пластиковый пакет.

Во всем квартале свет горел только в окнах дома его родителей.

Возможно, ему следовало поостеречься, но он поставил автомобиль на подъездной дорожке. Поднял стекло, оставил пистолет в кабине, взял с собой фонарь.

Наполненный голосами хаоса и запахом эвкалиптов ветер сек дорожку тенями деревьев.

На кнопку он нажимать не стал. Не тешил себя ложной надеждой, просто хотел убедиться, что его догадка верна.

Как он и думал, дверь не заперли. Войдя в холл, Митч закрыл ее за собой.

Справа и слева из зеркал на него смотрели бесконечное число Митчей, у всех на лице читался ужас, крушение привычного мира.

В доме не царила тишина, потому что ветер тряс стекла окон, завывал под сливами, ветки эвкалиптов терлись о стены.

В кабинете Даэниэля пол усыпали осколки стеклянных выставочных полок, на которых стояли полированные шары из дерьма динозавров, сами шары раскатились по кабинету, будто полтергейст поиграл ими в бильярд.

Комнату за комнатой Митч обошел первый этаж, зажигая свет там, где он еще не горел. По правде говоря, он ничего не ожидал найти на этом этаже и не нашел. Он говорил себе, что не хочет что-либо упустить, но на самом-то деле тянул время, собираясь с духом перед тем, как подняться на второй этаж.

У лестницы он остановился, услышал свой голос: «Дэниэль», — отца он позвал негромко, потом — мать: «Кэти», — не повысив голоса.

Понятное дело, никто ему не ответил, так что не оставалось ничего другого, как преодолевать подъем. Каждая ступенька давалась с огромным трудом. А ветер тем временем еще усилился. Окна жалобно позвякивали, с трудом выдерживая его напор, стропила скрипели.