Дин Кунц - Избранные произведения. V том [Компиляция]

Шарлен, она недавно развелась с частенько поколачивающим её мужем, понимала, что отцовским чувствам не успокоить разъярённого мужчину, который отреагировал на печальное известие злобными угрозами, а не слезами. Кроме того, она помнила, что клоун, не снявший в помещении шляпу, не отличается хорошими манерами. Так что Шарлен почувствовала: быть беде, большой беде.

И она отступила по коридору в палату для новорождённых. Закрывая за нами дверь, услышала выстрел, оборвавший жизнь доктора Макдональда.

В палате рядами стояли кроватки, в которых лежали новорождённые. В большинстве своём они спали двое-трое гукали, никто не кричал. Огромное окно занимало большую часть длинной стены, но в данный момент по другую его сторону не стояли ни гордые отцы, ни бабушки с дедушками.

За новорождёнными присматривали две медсестры. Они слышали как крики, так и выстрел, поэтому, в отличие от Лоис, нашли дельным совет Шарлей.

Она заверила их, что обезумевший клоун не причинит вреда младенцам, но наверняка убьёт всех сотрудников больницы, которые попадутся ему на глаза.

Тем не менее, прежде чем покинуть палату, каждая из медсестёр прихватила по одному новорождённому, тревожась о тех, кого пришлось оставить. Ещё более испуганные вторым выстрелом, они последовали за Шарлей в дверь у обзорного окна, которая вела из родильного отделения в главный коридор.

Втроём, вместе с младенцами, они укрылись в палате где ни о чём не подозревая, крепко спал какой-то старик.

Ночник на прикроватном столике практически не разгонял темноту, но комната то и дело освещалась вспышками молний.

Боясь даже вздохнуть, три медсестры сбились в кучку и простояли так, пока издалека не донёсся вой полицейских сирен. Шарлей тут же подошла к окну, которое выходило на залитую дождём автомобильную стоянку перед больницей.

Она надеялась увидеть подкатывающие на полной скорости патрульные машины, но увидела лишь шлёпающего но лужам Бизо со своим сыном на руках. Он выглядел как персонаж фильма ужасов, жуткий незнакомец, крадущийся в ночи. Не составляло труда представить себе что это ночь после конца света, когда разверзлась земля, выпустив на поверхность легионы проклятия. Одного из них она видела перед собой.

Шарлей родилась в Миссисипи и была баптисткой душу которой заполняла поэтика Юга.

Бизо припарковал свой автомобиль так далеко, что за пеленой дождя и в жёлтом свете натриевых ламп Шарлей не смогла определить ни марку, ни модель, ни даже цвет машины. Она наблюдала, как клоун отъезжает, в надежде что полиция успеет перехватить его до того, как он выедет на шоссе, но лишь увидела, как задние огни растворились в темноте.

Как только угроза миновала, Шарлен вернулась в палату для новорождённых, практически в тот самый момент, когда в голову моего отца полезли мысли об убийстве похищенного ребёнка Линдберга, о Маугли и Тарзане, воспитанных зверьём, и заверила его, что клоун-убийца не смог меня похитить.

Потом мой отец убедился, что время моего рождения, рост и вес полностью соответствовали предсказаниям его отца, лежащего на смертном одре. А первое доказательство того, что события в палате интенсивной терапии были не просто экстраординарными, но сверхъестественными, он получил, по словам моей матери, развернув одеяло и пелёнку. Посмотрел на мои ножки и увидел сросшиеся пальчики, как и предсказал Джозеф.

— Синдактилия, — выдохнул мой отец.

— Это можно исправить, — заверила его Шарлен. Потом её глаза изумлённо раскрылись. — Откуда вы знаете этот медицинский термин?

Мой отец лишь повторил: «Синдактилия» — и нежно, с любовью, изумлённо погладил мои сросшиеся пальчики.

Синдактилия — не просто физический недостаток, с которым я родился, но характерная черта всех моих тридцати прожитых лет. Многое частенько сращивалось самым неожиданным образом. Мгновения, разделённые долгими годами, сливались воедино, словно пространсвенно-временной континуум складывала какая-то неведомая сила. Люди, которые не знали друг друга, вдруг обнаруживали, что объединены общей судьбой, совсем как два пальца, соединённые кожаной перемычкой.

Хирурги так давно разъединили пальцы на моих стопах, что у меня не осталось никаких воспоминаний об этой операции. Я хожу, бегаю, если возникает необходимость, и танцую, пусть и не очень хорошо.

При всём моем уважении к памяти доктора Ферриса Макдональда, я так и не стал звездой футбольных полей, да и не хотел им стать. Моя семья никогда не интересовалась спортом.

Зато мы все большие и верные поклонники слоёных пирожков, эклеров, пирогов с вареньем, тортов, пирожных, булочек, бисквитов, пропитанных вином и залитых сбитыми сливками, а также знаменитых пирогов с сыром и брокколи, сандвичей Рубена и всех прочих блюд, которые готовит моя мать. Мы без сожаления променяем переживания и славу всех игр и турниров, придуманных человечеством, на семейный обед за разговорами и смехом, который не стихает до последнего глотка кофе.

С течением лет я вырос с двадцати дюймов до шести футов. И вес мой с восьми фунтов и десяти унций увеличился до ста восьмидесяти восьми фунтов, что доказывает высказанное выше утверждение: я, конечно, парень крепкий, но не такой уж детина, каким кажусь большинству людей.

Пятое предсказание моего деда (все будут звать меня Джимми) также подтвердилось.

Даже встретив меня впервые, люди, похоже, думают, что Джеймс — слишком формально, Джим — излишке коротко. Даже если я сам представляюсь как Джеймс, подчёркиваю, что обращаться ко мне следует именно так, а не иначе, они всё равно называют меня Джимми с такой фамильярностью, будто знали с младенчества, когда у меня были розовые щёчки и сросшиеся пальчики на стопах.

Я записываю все это на магнитофонную ленту в надежде, что смогу прожить достаточно долго, чтобы сделать распечатку текста и отредактировать его. Я сумел пережить четыре из пяти ужасных дней, предсказанных моим дедом Джозефом. Они все оказались ужасными, пусть и по-своему, события, случившиеся в те дни, были неожиданными и страшными, не обошлось, разумеется, и без трагедий, но хватало и другого. Многого, многого другого.

И теперь… надвигался ещё один ужасный день. Последний.

Мои отец и мать и я сам двадцать лет притворялись, будто точность первых пяти пророчеств Джозефа не является необходимым и достаточным доказательством того, что исполнятся и его следующие пророчества. Мои детские и юношеские годы прошли легко и непринуждённо, не давая повода подумать о том, что судьба уготовила мне какие-то потрясения.

Тем не менее первый из названных дней, 15 сентября 1994 года, четверг, приближался, и мы заволновались.