Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

— Если она ухватит мои ко-джонес, я ее пристрелю, да поможет мне Иисус.

Как и положено любому чудаку со Старого Запада, независимо от его профессии, мужчина вооружен. Не револьвером тогдашних времен, а пистолетом калибра 9 миллиметров.

— Может, я не очень хорошо выгляжу, но я, конечно, не какой-то бездельник, как ты мог подумать. Я — ночной сторож этой воскрешенной дьявольской дыры и способен на большее, чем просто выполнять свою работу.

Он стар, этот мужчина, но недостаточно стар, чтобы быть Гэбби Хейсом, даже если Гэбби Хейс до сих пор жив. Значит, он не может быть Гэбби Хейсом, возвращенным к жизни, поедающим человеческую плоть зомби, как в другом фильме, не имеющем отношения к вестернам. Тем не менее сходство поразительное. Вероятно, это потомок Гэбби, наверное, внук, Гэбби Хейс-третий. Покраснев от волнения и восторга, Кертис смущается, словно предстал пред очами особы королевской крови.

— Я могу застрелить человека, стоящего за углом, точно рассчитав рикошет, если возникнет такая необходимость, поэтому держи этот блошиный отель в узде и сам не пытайся сбежать.

— Нет, сэр.

— А где твои родители, мальчик?

— Они мертвы, сэр.

Кустистые седые брови подскакивают до полей шляпы.

— Мертвы? Ты говоришь, они мертвы?

— Я говорю, мертвы, да, сэр.

— Здесь? — Сторож встревоженно оглядывает улицу, словно наемные убийцы уже въезжают в город, чтобы расстрелять мирных ранчеро, разводящих овец, или фермеров, выращивающих пшеницу, или кого-то еще, короче, тех, кого в данный момент хотят расстрелять злобные латифундисты и жадные железнодорожные бароны. Пистолет трясется в его руке, словно стал для нее слишком тяжелым. — Умерли здесь, во время моей смены? Ну чем не заваруха с гоблинами? Так где твои родители?

— В Колорадо, сэр.

— В Колорадо? Я понял из твоих слов, что они умерли здесь.

— Я хотел сказать, что они умерли в Колорадо.

На лице сторожа отражается облегчение, рука с пистолетом уже не так сильно трясется.

— Тогда почему ты и этот поедатель печенья оказались тут после закрытия?

— Бежали, спасая свою жизнь, — объясняет Кертис, чувствуя себя обязанным сказать хоть часть правды потомку мистера Хейса.

На морщинистом лице сторожа вдруг добавляется морщинок, хотя казалось, что для новых просто нет места.

— Уж не говоришь ли ты мне, что вы бежите от самого Колорадо?

— Сначала бежали, сэр, большую часть пути проехали на попутках, а последний отрезок опять пробежали.

В подтверждение Желтый Бок тяжело дышит.

— И кто эти чертовы выродки, от которых вы бежите?

— Их много, сэр. Некоторые лучше других. Полагаю, самые хорошие состоят на службе государства.

— Государство! — восклицает сторож, и его морщинки вдруг топорщатся, отчего лицо выражает исключительно отвращение. — Сборщики налогов, похитители земли, пронырливые доброжелатели, считающие себя святее любого размахивающего Библией проповедника.

— Я видел агентов ФБР, — уточняет Кертис, — целый взвод суотовцев, подозреваю, что в этой операции задействовано Агентство национальной безопасности плюс армейские части специального назначения. Может, кто-то еще.

— Государство! — От ярости сторож до такой степени выходит из себя, что кажется, будто сие происходит буквально и перед Кертисом уже два сторожа. — Устанавливающая законы, жаждущая власти, ничего не знающая о реальной жизни свора трусливых скунсов в накрахмаленных рубашках! Мужчина и его жена всю жизнь горбатятся, платят социальный налог, а когда она умирает за два месяца до ухода на пенсию, государство оставляет себе все, что она заплатила, жадные мерзавцы, и говорит тебе, что у нее и не было никакого счета. И вот я получаю месячный чек, такой маленький, что его едва видно невооруженным глазом, этих денег не хватает даже на то, чтобы от души выпить пива, тогда как этот ленивый безмозглый никчемный бездельник Барни Колтер, который за свою никому не нужную жизнь не проработал и дня, получает в два раза больше меня, поскольку государство говорит, что наркотическая зависимость оставила его эмоционально искалеченным. И теперь этот пропитавшийся наркотиками слизняк сидит на своей толстой заднице, ковыряя в носу, тогда как я, чтобы свести концы с концами, должен пять вечеров в неделю тащиться в эту чертову историческую дыру, слушать, как трясут погремушками гремучие змеи, ждать, что превращусь в завтрак для кануков, как только остановится моя тикалка, а теперь еще сталкиваться с опасными дикими собаками, которым не терпится откусить мне ко-джонес. Ты понимаешь, к чему я клоню, мальчик?

— Не совсем, сэр, — отвечает Кертис.

От возбуждения, вызванного возней с кроссовкой Кертиса и плесканием под струей воды, а также потому, что сердитый голос Гэбби напугал ее, Желтый Бок скулит, приседает на корточки и писает прямо на деревянной платформе.

Кертис прекрасно понимает ее отношение к сторожу. Они услышали множество слов, но практически ни одного приятного. На них выплеснулась бочка злобы, в которой не нашлось и ложки сочувствия. Плюс к этому не просматривалось и никакого банджо.

— Что не так с твоей собакой, мальчик?

— Ничего, сэр. Просто за последнее время ей пришлось многое пережить.

Причем переживания для собаки и мальчика не закончились: из пустыни доносится грозное стрекотание лопастей громадного вертолета.

Сторож склоняет голову набок, и Кертису кажется, что неестественно большие уши мужчины поворачиваются на звук, словно параболические антенны радиотелескопа.

— Господи, спаси и помилуй, эта штуковина такая же шумная, как труба архангела в Судный день. Ты хочешь сказать, что эти сосущие яйца мерзавцы преследуют вас на ней?

— На ней, и не только, — подтверждает Кертис.

— Государство, похоже, хочет добраться до тебя так же сильно, как чертова змея заполучить суслика в свои кишки.

— Мне не очень нравится такое сравнение, сэр.

Направив луч фонаря в землю между ними, Гэбби спрашивает:

— Зачем ты им понадобился, мальчик?

— Самые плохие выродки хотели добраться до моей матери, и им это удалось, а теперь я — свободный конец ниточки, который они не хотят оставлять.

— А почему они хотели добраться до твоей матери? В связи… с землей?

Кертис понятия не имеет, что подразумевает сторож, говоря о земле, но существует вероятность того, что этот человек может стать его союзником. Поэтому он рискует.

— Да, сэр, в связи с землей.

От ярости Гэбби аж брызжет слюной.

— Назови меня свиньей и разруби на отбивные, но только не убеждай, что государство — не тиран, жаждущий заграбастать всю землю!

Мысль о том, чтобы кого-то разрубить, вызывает у Кертиса отвращение. Более того, такое предложение ставит его в тупик. И он слишком вежлив, чтобы назвать сторожа свиньей, даже если тот искренне этого хочет.