Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

Тут из ванной вышел Дилан. Он снял туфли, поставил их у кровати, которую собирался делить с братом.

— Как ты? — спросил он Джилли.

— Нормально. Только… совершенно вымоталась.

— Господи, меня просто ноги не держат.

Полностью одетый, на случай чрезвычайных обстоятельств, он лег на спину, уставился в потолок, но лампу на прикроватном столике не выключил.

— Извини, — сказал он после долгой паузы.

Джилли повернулась к нему.

— И за что ты извиняешься?

— Пожалуй, за все, что сделал не так после нашей встречи в мотеле.

— Например?

— Может, нам стоило обратиться в полицию, рискнуть. Ты была права, сказав, что мы не можем бежать вечно. Я, конечно, должен заботиться о Шепе, но не имел права втягивать тебя в эту историю.

— Надежный О'Коннер. Столп ответственности. Погруженный в раздумья, как Бэтмен. Позвони в издательство комиксов. Прямо сейчас.

— Я серьезно.

— Знаю. Это так мило.

По-прежнему глядя в потолок, он улыбнулся.

— Этим вечером я наговорил тебе много такого, о чем могу только сожалеть.

— Тебя спровоцировали. Я тебя достала. И сама наговорила черт знает что. Послушай… я становлюсь сама не своя, если мне приходится от кого-то зависеть… Особенно от мужчин. Вот я и раздухарилась.

— Почему особенно от мужчин?

Она отвернулась от него, тоже уставилась в потолок.

— Скажем так, твой отец уходит из семьи, когда тебе только три года.

— Скажем, — после паузы он побудил ее к продолжению.

— Да. Скажем так, твоя мать — красавица, ангел, которая всегда рядом, если требуется ее помощь, с которой просто не может случиться ничего плохого. Но, прежде чем уйти, он избивает ее до такой степени, что она остается без одного глаза и до конца жизни ходит, опираясь на две трости.

Пусть усталый, пусть мечтающий о том, чтобы наконец-то закрыть глаза и заснуть, он, конечно же, не стал ее торопить.

И наконец она продолжила:

— Он оставляет тебя, обрекает на жизнь на пособие и презрение сотрудников государственной службы социального обеспечения. Но дважды в год заявляется с визитом, на день или два.

— Полиция?

— Мама боялась позвонить им, когда он приходил. Мерзавец сказал, если она его сдаст, он освободится под залог, а потом вернется и выбьет ей второй глаз. И один у меня. И он бы это сделал.

— Если уж он ушел, чего возвращался?

— Чтобы держать нас в страхе. Чтобы издеваться над нами. И получать свою долю пособия. И мы всегда оставляли ему деньги, потому что часто обедали в столовой при церкви. И большую часть одежды тоже получали от церкви. Так что папочка всегда получал свою долю.

Отец возник перед мысленным взором Джилли, стоящий на пороге, улыбающийся. « Пришел получить страховку за глаз, дочка. Ты приготовила денежки на страховую премию ?»

— Хватит об этом, — подвела она черту. — Я рассказываю это не для того, чтобы меня жалели. Я просто хочу, чтобы ты понял, что мои проблемы связаны не с тобой. Я просто… ни от кого не хочу зависеть.

— Тебе нет нужды что-то мне объяснять.

— Есть. — Лицо отца не желало уходить из памяти, и Джилли понимала, что не сможет заснуть, пока не изгонит его. — У тебя наверняка был отличный отец.

— Почему ты так решила? — в его голосе послышалось изумление.

— Достаточно посмотреть на твое отношение к Шепу.

— Мой отец находил венчурные капиталы [383] Венчурный («рисковый») капитал — капитал, вкладываемый в проекты с повышенным уровнем риска (в основном в новые компании). , чтобы помогать специалистам, работающим в области высоких технологий, создавать новые компании. Он работал по восемьдесят часов в неделю. Возможно, он был отличным парнем, но со мной он проводил слишком мало времени, чтобы я это понял. У него возникли серьезные финансовые проблемы. Поэтому за два дня до Рождества, на закате, он поехал на пляжную автостоянку, с которой открывался роскошный вид на Тихий океан. День выдался холодным. Ни тебе пловцов, ни любителей серфинга. Он сунул один конец шланга в выхлопную трубу, второй — в кабину через окно. Потом сел за руль и выпил лошадиную дозу нембутала. Он ко всему подходил основательно, мой отец. Подстраховался на случай, если выхлопных газов не хватит. Тот вечер подарил миру потрясающий закат. Мы с Шепом любовались им с холма, который высился за нашим домом, в нескольких милях от того пляжа, но, разумеется, не знали, что он тоже наблюдает за этим закатом и умирает.

— Когда это произошло?

— Мне было пятнадцать. Шепу — пять. Почти пятнадцать лет тому назад.

— Тяжелое дело.

— Да. Но я не поменялся бы с тобой местами.

— Так где ты этому научился?

— Научился чему?

— Так хорошо заботиться о Шепе.

Он выключил лампу. Заговорил уже в темноте:

— От матери. Она тоже умерла молодой. Вот уж кто умел заботиться о Шепе. Но иногда можно научиться хорошему и на плохом примере.

— Полагаю, что да.

— Не надо полагать. Посмотри на себя.

— На себя? Да у меня только недостатки.

— Назови мне человека, у которых их нет.

Перебирая имена, которые могла бы назвать ему, Джилли заснула.

Проснувшись первый раз, а спала она крепко, безо всяких сновидений, услышала легкое похрапывание Дилана.

В комнате было холодно. Кондиционер не работал.

Но разбудил ее не храп Дилана, а голос Шепа. Два произнесенных шепотом слова:

— Шеп испуган.

— Шеп храбрый, — прошептала она в ответ.

— Шеп испуган.

— Шеп храбрый.

Шеперд затих, молчание затянулось, и Джилли вновь заснула.

Проснувшись второй раз, услышала, что Дилан по-прежнему негромко храпит, но пальцы солнечного света уже ощупывали края затянутых штор, то есть за окном не просто рассвело, а уже встало солнце.

Она углядела и другой свет, идущий из-за приоткрытой двери в ванную. Кровавое свечение.

Первым делом решила, что это пожар, резко села, уже хотела закричать, но поняла, что видит не отсвет прыгающих языков пламени, а что-то совершенно другое.

Вырванный из глубокого сна, Дилан сел, встал, сунув ноги в туфли, еще до того, как полностью проснулся, напоминая пожарного, который по сигналу тревоги одевается еще во сне, а просыпается, уже выбегая из дома.

Согласно часам, стоящим на прикроватном столике, уже наступило утро (они показывали 9:12), а согласно Джилли — у них возникли проблемы. Она не объяснила словами, что происходит, но тревога переполняла ее широко раскрытые, ярко блестящие глаза.

Потом он увидел яростное сияние, идущее из-за полуоткрытой двери в ванную. Но там определенно ничего не горело. Разве что адский огонь самого страшного кошмара: на алую охру накладывалась анилиновая чернота. Это оранжево-алое, грязно-красное сияние напоминало эпизод фильма, снятый в инфракрасном свете. Похожим цветом светились глаза змей, охотящихся ночью. Но полностью адекватного сравнения не находилось, цвет этот был совершенно необычным, и Дилан сомневался, что у него хватит таланта для того, чтобы отразить его на холсте.