Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

— Книги.

— Да? На кухне у тебя много книг?

— Я в библиотеке.

— Ага, правда. Есть надежда, что ты избежишь хотя бы какой-то беды. А что ты видишь, кроме книг?

— Письменный стол. Кресла, диван.

— Оглядывайся, оглядывайся.

— Рождественскую ель.

— Уже теплее.

— Теплее? — переспросил Фрик.

— И что позвякивает и поблескивает?

— Не понял?

— И состоит из шести букв.

— Ангелы, — Фрик смотрел на множество ангелов с горнами и арфами, облепившими дерево.

— Я путешествую посредством зеркал, тумана, дыма, прохожу через двери из воды, поднимаюсь по лестницам теней, мчусь по дорогам лунного света, мои транспортные средства — надежда, вера, желание. Автомобиль мне больше не нужен.

Фрик сжал трубку так сильно, что заболела рука, словно надеялся услышать от мужчины из зеркала что-то еще, не менее обнадеживающее.

Но Таинственный абонент ответил молчанием на молчание.

Фрик и раньше понял, что судьба столкнула его с чем-то потусторонним, но вот про такое точно не думал.

Наконец, вновь с дрожью в голосе, поменялась только ее причина, он спросил:

— Вы говорите мне, что вы — ангел?

— А ты веришь, что я могу им быть?

— Мой… ангел-хранитель?

Мужчина из зеркала ушел от прямого ответа.

— Вера в этом деле очень важна, Эльфрик. Во многом мир такой, каким мы его сознаем, и наше будущее формируется нами.

— Мой отец говорит, что наше будущее определяется звездами, а наша судьба задается в момент нашего рождения.

— Многое в твоем старике достойно восхищения, Эльфрик, но от его суждений о будущем и судьбе на милю несет говном.

— Bay, так ангелы могут говорить «говно»?

— Я только что сказал. Но я в этом новичок, поэтому могу совершать ошибки.

— У вас все еще тренировочные крылья?

— Можно сказать, и так. Я не хочу видеть, как тебе причиняют боль, Эльфрик. Но я один не могу гарантировать твою безопасность. Ты должен помочь спасти себя от Молоха, когда он придет.

Божьи коровки, улитки, обрезки крайней плоти… На столе Этана среди прочего стояла и банка из-под пирожных в форме кошечки, которую заполняли двести семьдесят фишек — три раза по девяносто с буквами О, W и Е.

Owe. Woe. Wee woo. Ewe woo. Около «кошечки» лежала книга в переплете «Лапы для размышлений», написанная Доналдом Гейнсуортом, который готовил собак-поводырей для слепых и прикованных к инвалидным коляскам.

Божьи коровки, улитки, банка из-под пирожных с Фишками, книга…

За книгой следовало разрезанное и сшитое яблоко, которое открывалось, чтобы явить свету глаз куклы. ГЛАЗ В ЯБЛОКЕ? НАБЛЮДАЮЩИЙ ЧЕРВЬ? ЧЕРВЬ ПЕРВОРОДНОГО ГРЕХА? ЕСТЬ ЛИ У СЛОВ ДРУГОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ, КРОМЕ КАК ЗАПУТЫВАТЬ?»

У Этана заболела голова. Он подумал, что должен этому только радоваться. Дважды умереть и отделаться всего лишь головной болью.

Оставив шесть подарков Райнерда на столе, он прошел в ванную. Достал из аптечного шкафчика пузырек с таблетками аспирина, вытряхнул парочку на ладонь.

Он собирался наполнить стакан водой и запить аспирин. Но, посмотрев в зеркало, понял, что ищет не свое отражение, а некую тень, которой быть там не могло, которая начала бы ускользать от его взгляда, как это случилось в пентхаузе Данни Уистлера.

За водой он пошел на кухню, где зеркал не было. Как ни странно, голова сама повернулась к настенному телефонному аппарату у холодильника. Ни одна из линий не использовалась. Ни линия 24. Ни линия Фрика.

Он подумал о тяжелом дыхании. Даже если бы мальчик был из тех, кто старается выдумать какую-нибудь драму, чтобы привлечь к себе внимание, почему он ограничился такой ерундой? Если уж мальчишки что-то выдумывают, они дают развернуться собственной фантазии.

Приняв аспирин, Этан подошел к телефонному аппарату и снял трубку. Лампочка, загорелась на первой из двух его личных линий.

Телефоны в доме выполняли и функции аппаратов внутренней связи. Если б он нажал клавишу «INTERСОМ», а потом кнопку линии Фрика, в комнате мальчика раздался бы звонок.

Он не знал, что скажет, не понимал, почему считает необходимым позвонить ему в столь поздний час, а не утром. Долго смотрел на число 23. Положил палец на кнопку, но не решался нажать.

Мальчик, скорее всего, спит. Если нет, то должен спать.

Этан вернул трубку на рычаг.

Повернулся к холодильнику. Придя домой, он есть не мог. Дневные события завязали желудок узлом. Какое-то время хотел разве что выпить хорошего виски. А теперь, совершенно неожиданно, при мысли о сандвиче с ветчиной рот наполнился слюной.

Ты поднимаешься утром с кровати, надеясь на лучшее, но жизнь так и норовит подбросить тебе подлянку, ты получаешь пулю в живот и умираешь. Потом поднимаешься и идешь дальше, и жизнь подбрасывает тебе новую подлянку, тебя давит грузовик, и ты снова умираешь, а когда ты поднимаешься и после этого, жизнь все равно не дает тебе покоя, вот и не стоит удивляться, что у тебя вдруг появляется волчий аппетит: усилий-то затрачено немало.

Глядя на ангелов из припорошенного белым стекла, пластмассовых ангелов, деревянных, разрисованных жестяных и одновременно продолжая телефонный разговор с вроде бы настоящим ангелом, Фрик спросил: «Как я смогу найти безопасное место, если Молох может перемещаться через зеркала и по лунному свету?»

— Он не может, — ответил Таинственный абонент. — У него нет того, что дано мне, Эльфрик. Он — смертный. Но не думай, что, будучи смертным, он становится менее опасным. Демон был бы ничем не хуже, чем он.

— Почему бы вам не прийти сюда и не подождать, пока он появится, а потом превратить его в лепешку вашей священной дубиной?

— У меня нет священной дубины, Эльфрик.

— Что-то у вас должно быть. Дубина, посох, булава, двуручный меч, светящийся от божественной энергии. Я читал об ангелах в этом фантастическом романе. Они не такие уж хрупкие и воздушные. Они — воины. Они сражались с легионами Сатаны и сбросили их с Небес в Ад. Это самая крутая сцена в книге.

— Мы не на Небесах, Эльфрик. На Земле. И здесь мне разрешено только косвенное воздействие.

Фрик процитировал слова Таинственного абонента, произнесенные во время их прошлого разговора в винном погребе: «Поощрять, вдохновлять, ужасать, уговаривать, советовать».

— У тебя хорошая память. Я знаю, что грядет, но могу влиять на события всеми средствами, если их составляющие — коварство…

— …лживость, введение в заблуждение, — закончил за него Фрик.

— Я не могу напрямую вмешаться в действия Молоха в его стремлении обречь душу на вечные муки. Точно так же я не могу вмешаться в действия героя-полицейского, который готов пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти другую и навеки вознестись на небеса.

— Пожалуй, это я понимаю. Вы — режиссер, который не имеет права на окончательный монтаж фильма.