Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

— Я уверен, вас уже об этом спрашивали, но были ли у вашего мужа враги? — полюбопытствовал Рисковый.

— Он — хороший человек. — Иного Рисковый и не ожидал: о муже она говорила, как о живом. А вот следующая фраза оказалась для него неожиданной. — И, как у всех хороших людей в этом темном мире, у него, естественно, есть враги. — Кто?

— Банда подонков в той клоаке, которую они называют университетом. О, наверное, я преувеличиваю. Там работает много хороших людей. К сожалению, факультет английского языка и литературы находится в руках мерзавцев и сумасшедших.

— Вы думаете, кто-то из преподавателей факультета…

— Маловероятно, — признала Ракель. — Они ведь только говорят, все эти люди, и в основном несут чушь. — Она предложила еще кофе, но Рисковый отказался. — Как зовут человека, чье убийство вы расследуете?

Он поделился с ней самым минимумом, лишь бы она пустила его на порог, и не собирался вдаваться в детали. Даже не упомянул о том, что преследовал и пристрелил убийцу Райнерда.

— Рольф Райнерд. Его вчера застрелили в Западном Голливуде.

— Вы думаете, его убийство как-то связано с моим мужем? Помимо того, что Макс преподавал ему литературу?

— Такое возможно, — ответил Рисковый. — Но маловероятно. Я бы не стал…

Как это ни странно, но грустная улыбка добавила ей красоты.

— Я и не собираюсь, детектив, — откликнулась она на завершение фразы, которую он не решился произнести сразу. — Не буду тешить себя надеждой. Но и не позволю себе ее потерять, черт побери.

Когда Рисковый уже поднялся, чтобы уйти, в дверь позвонили. Пришла пожилая седоволосая негритянка. Таких элегантных рук видеть ему еще не доводилось. С тонкими, длинными пальцами. Учительница по фортепьяно десятилетней дочери Далтонов.

Услышав мелодичный голос учительницы, Эмили спустилась вниз, ее познакомили с Рисковым. Она унаследовала красоту матери, но твердости характера ей еще не хватало. Ее губы дрожали, а глаза затуманились, когда она спрашивала: «Вы найдете моего папу, не так ли?»

— Мы делаем все, что в наших силах, — заверил ее Рисковый, говоря за весь полицейский департамент и надеясь, что не сильно грешит против истины.

Уже выйдя на крыльцо, он повернулся к Ракель Далтон, стоящей в дверях.

— Следующий в моем списке — коллега вашего мужа с факультета английского языка и литературы. Может, вы его знаете. Владимир Лапута.

Как грусть не приуменьшила красоту Ракель, так и злость ничего не могла с нею поделать.

— Среди всех этих гиен, он — самая худшая. Макс презирал… презирает его. Шесть недель тому назад мистер Лапута нанес мне визит, чтобы выразить сочувствие и тревогу в связи с отсутствием вестей о Максе. Клянусь… этот хорек прощупывал меня, чтобы понять, не одиноко ли мне в постели.

— Святой боже.

— Безжалостность, детектив Янси, неотъемлемая черта нынешнего университетского ученого, и в этом он не уступит уличному бандиту. Дни, когда профессор жил в своей башне из слоновой кости, интересуясь только искусством и истиной, давно канули в Лету.

— В последнее время у меня возникли такие подозрения, — ответил он, но не стал говорить, что пока ее муж, по его разумению, возглавлял список подозреваемых в готовящемся покушении на Ченнинга Манхейма.

Да, ему с трудом верилось, что такая женщина, как Ракель, и такая девочка, как Эмили, смогли бы любить человека, который… внутри был не таким, как снаружи.

И тем не менее исчезновение Максвелла Далтона могло означать, что он начал новую жизнь, стал одним из тех ненормальных, кто шлет угрозы знаменитостям с намерением причинить им вред или наивно надеется, что запугивание поможет раскрутить звезду на деньги.

Даже если забыть о колокольчиках из сна и мужчин, уходящих в зеркало, Рисковому Янси за время службы доводилось видеть и более странные перевоплощения, чем превращение честного, здравомыслящего профессора в безумца, движимого завистью, жадностью.

Далтоны жили в хорошем районе, но Лапута — в еще более богатом, в пятнадцати минутах езды от дома Далтонов.

Ранние зимние сумерки, кравшиеся за дождем, накрыли город, пока Рисковый пил кофе с Ракель Далтон. А пока он ехал к дому Лапуты, сумерки уступили место ночи, и низкие облака, ранее серо-черные, стали грязно-желтыми в сиянии городских огней.

Рисковый припарковался напротив дома «самой худшей из университетских гиен», выключил освещение и «дворники», но двигатель оставил работающим, чтобы обогреватель продолжал гнать в салон теплый воздух. Местная ребятня еще не могла строить снежные крепости, но с приходом ночи, по стандартам Южной Калифорнии, сильно похолодало.

Дозвониться профессору по телефону он не смог. Теперь, пусть в окнах дома Лапуты и не горел свет, предпринял еще одну попытку.

И когда раздался первый гудок, увидел, как в конце квартала, на противоположной стороне улицы, из-за угла вышел человек и направился к дому Лапуты.

Что-то с этим мужчиной было не так. Шел он без зонта, без дождевика. Дождь, конечно, поутих в сравнении с дневным водопадом, но погода определенно не располагала к прогулке. А этот мужчина определенно никуда не спешил.

И его странное поведение заставило Рискового насторожиться. Если б этот парень был губкой, то он бы больше не смог впитать в себя ни одной капли дождя.

Он вальяжно покачивался, проходя под фонарями, не так, как иной раз покачиваются действительно крутые парни, а как покачиваются кинозвезды, играющие крутых парней. Его серые брюки, черная водолазка, черное кожаное пальто пропитались влагой, а он вел себя так, будто никакого дождя и нет.

Играл. В такую погоду других пешеходов, само собой, не было, и ни один автомобиль не двигался по тихой, застроенной жилыми домами улице, однако мужчина играл не для зрителей — для собственного удовольствия.

Устав слушать гудки телефонного аппарата в доме Лапуты, Рисковый отключил мобильник.

Ему показалось, что пешеход говорит сам с собой, хотя полной уверенности в этом не было.

Он опустил стекло и чуть повернул голову, чтобы лучше слышать, но шелест дождя заглушал практически все. Он улавливал лишь отдельные звуки и подумал, что пешеход поет, пусть не мог разобрать ни мелодии, ни слов.

К удивлению Рискового, мужчина сошел с тротуара и по подъездной дорожке направился к дому Лапуты. Должно быть, в кармане у него лежал пульт дистанционного управления, потому что гофрированные ворота гаража поднялись, чтобы пропустить его, и тут же опустились.

Рисковый поднял стекло. И продолжил наблюдение за домом.

Через две минуты свет зажегся в глубине дома, наверное, на кухне. А еще через полминуты свет вспыхнул и на втором этаже.

Был ли этот любитель дождя Владимиром Лапутой или нет, но в доме профессора он ориентировался без труда.