Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

— Все, пора с этим кончать. Или, думаешь, он ждет, что мы сами станем его искать?

Где-то в глубине ночи раздался первый, произведенный не ими, звук с того самого момента, как на мир опустилась Пауза. Смех. Низкий, урчащий смех голема-бродяги, восковой свечой растаявшего в квартире Гарри, а позже вновь воскресшего, чтобы надавать им по шее в доме Ордегарда.

И снова по привычке руки их потянулись к револьверам. Но тотчас оба сообразили, что оружие бессильно против такого противника, и револьверы так и остались в кобурах.

С южного направления в конце квартала, находившегося на возвышенности, на противоположной стороне улицы из-за угла появился Тик-так в обычном своем наряде уличного бродяги. Однако был он теперь гораздо выше ростом, не шесть футов с половиной, а все семь, а то и выше, громадный, с косматой львиной гривой и спутанной бородой, много страшнее, чем в прошлый раз. Огромная львиная голова. Толстая, напоминающая ствол дерева, шея. Массивные плечи. Широченная грудь. Ручищи величиной с теннисные ракетки. Черный дождевик скорее напоминал просторную туристскую палатку.

— Чего это я так страстно желала встречи с ним? — удивилась Конни, вслух высказав мысль, пришедшую также и Гарри.

Раскаты злорадного смеха постепенно стихли, и Тик-так, сойдя с обочины на мостовую, стал пересекать улицу по диагонали направляясь прямо к ним.

— Как будем действовать? — спросила Конни.

— Действовать?

— Что-то же надо предпринять, черт нас дери!

И действительно, к своему стыду и изумлению, Гарри вдруг сообразил, что оба они стояли не шелохнувшись и ждали, когда голем приблизится к ним, совершенно позабыв, что в данной ситуации что-то надо делать. Оба достаточно долго служили в полиции и уже порядочное время, были партнерами по работе, что-бы интуитивно уметь избирать наилучший способ, как вести себя в той или иной ситуации, находя единственно возможное средство противостоять любой угрозе. Им не надо было специально вырабатывать стратегию своих действий, каждый из них знал, как должно вести себя в том или ином эпизоде, уверенный, что и партнер мгновенно сообразит, что требуется от него. В тех редких случаях, когда им все же приходилось вырабатывать общий план действий, они были немногословны, достаточно было переброситься одним-двумя короткими словами. Столкнувшись, однако, лицом к лицу с совершенно неуязвимым противником, сотворенным из земли или камней, червяков и еще Бог знает чего, с бездушным роботом, одним из бесчисленной рати ему подобных, создаваемых их настоящим врагом, они, казалось, растеряли все свои с годами приобретенные инстинкты и напрочь лишились способности мыслить и стояли, словно парализованные, наблюдая, как приближается голем.

Бежать, мелькнуло в голове у Гарри, но, едва он собрался последовать своему собственному совету, как огромный, высотой с башню, робот остановился прямо посреди улицы в каких-нибудь пятидесяти ярдах от него.

Глаза голема отличались от всего, что ему доводилось видеть ранее. Они не просто сверкали, а в буквальном смысле слова пылали. Голубым огнем. Голубым, жарким, газовым пламенем, языки которого выбивались из глазниц. Отражаясь мерцающими бликами голубого огня на его щеках, отчего жесткие, курчавые волосы бороды казались тонкими, голубыми, неоновыми нитями.

Тик-так распростер руки и высоко поднял их над головой на манер ветхозаветного пророка, одиноко возвышающегося на горе и обращающегося к своим внимающим ему снизу приверженцам, передавая им откровение свыше. Просторный плащ его мог бы уместить в себе целую сотню заветов, высеченных на каменных скрижалях.

— Через час реального времени время снова начнет свой бег, — провозгласил Тик-так. — Я сосчитаю до пятидесяти. Даю вам фору. Сумеете остаться в живых в течение этого часа, я подарю вам жизнь и больше не стану вас трогать.

— Боже милостивый, — прошептала Конни, — он и впрямь ведет себя как несносный, маленький, мерзкий ребенок.

Что вовсе не делало его менее опасным, чем любого другого социопата. Скорее наоборот. Маленькие дети, не будучи в состоянии поставить себя на место своих жертв, бывают на удивление жестокими.

Тик-так продолжал:

— Я буду охотиться за вами по-честному, дополнительно ничего не используя из своего арсенала, кроме глаз, — он ткнул пальцем в сторону своих пылающих глазниц, — ушей, — ткнул в них пальцами, — и разума. — Толстым указательным пальцем он постучал себя по голове. — Ничего другого. Никаких особых приемов. Так даже интереснее. Итак: один… два… чего же вы стоите? Бегите! Три… четыре… пять…

— Нет, этого не может быть, это мне только снится! — воскликнула Конни, но тем не менее повернулась к нему спиной и опрометью бросилась бежать.

Гарри последовал за ней. Вместе они помчались по аллее и быстро свернули за угол «Грин Хаус», едва не сбив с ног костлявого бродягу, именовавшего себя Сэмми, который неподвижно стоял на одной ноге, держа другую поднятой на фут от земли, в позе быстро шагающего человека. Во время бега их подошвы, соприкасаясь с асфальтом, пока они все глубже и глубже удалялись в какой-то переулок, производили странный пустотелый звук, очень похожий на звук бегущих ног, но чем-то все же явно отличаясь от него. Эхо их быстрых шагов также отличалось от эха реального мира: оно было менее звучным и очень непродолжительным.

На бегу, кривясь от диких болей, при каждом шаге вспыхивавших то здесь, то там по всему телу, Гарри ломал себе голову, как сделать так, чтобы в течение часа не быть пойманным. Но, подобно Алисе, они попали в Зазеркалье, в царство Белой Королевы, и строить какие-то планы или полагаться на логику в этой стране сумасшедшего Шляпника и Чеширского Кота, где с презрением относились к разуму, а хаос принимал и за порядок, было совершенно бесполезно.

— Одиннадцать… двенадцать… найду, можете считать, что вас уже нет в живых… тринадцать…

Брайан веселился от души. Совершенно голый, уютно устроившись на черных простынях, он творил и, творя, СТАНОВИЛСЯ богом, а глаза его жертв упоенно глядели на него из своих стеклянных гробниц.

Часть его души пребывала в големе, и это тоже было восхитительно. На этот раз он сотворил голема гораздо крупнее обычного, превратил его в неодолимую машину убийства, способную в два счета вышибить дух из этого самозванного героя и его сучки. Широченные плечи голема были его плечами, а мощные руки — его руками. Поводя этими плечами, сжимая и разжимая и снова сжимая эти руки, чувствуя, как нечеловеческая сила распирает их мускулы, он все больше и больше распалялся и едва сдерживал возбуждение, предвкушая восторг предстоящей охоты.

— …шестнадцать… семнадцать… восемнадцать.