Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

У изголовья больной, рядом с подушками, на которых покоилась ее голова, на ночном столике, впритык к подносу со стоявшим на нем графином из хромированной стали для воды со льдом, виднелась небольшая фотография красивого, молодого, лет двадцати мужчины, вставленная в черную лакированную рамку. Орлиный нос. Густые черные волосы. Тускло-серые на черно-белой фотографии глаза, вероятно, такие, какие были в действительности: странного оттенка слегка черненного серебра. Это был тот самый парень в голубых джинсах и фирменной футболке с надписью «Текате», который, глядя на окровавленные жертвы Джеймса Ордегарда, похотливо облизывал губы своим розовым языком. До сих пор помнит Гарри свирепый взгляд, каким ожег его этот парень после того, как он силой выдворил его за полицейское ограждение, унизив перед праздной толпой зевак.

— Это он, — вырвалось у Гарри.

Таня Делани проследила за его взглядом.

— Брайан. Сын госпожи Дракман.

Обернувшись к Конни, Гарри уверенно сказал:

— Это он.

— Совсем не похож на крысолова, — со своего места отозвался Сэмми.

Он забрался в самый дальний от больной угол палаты, вспомнив, что слепые, компенсируя потерю зрения, вырабатывают у себя более ocтрый слух и тонкое обоняние.

Пес издал короткий, отрывистый, скулящий лай.

Джанет Марко крепко прижала к себе своего полусонного сына и, с тревогой глядя на фотографию, чуть слышно пробормотала:

— Немного похож на Венса… те же волосы… глаза. Потому-то я и приняла его за воскресшего Венса.

Гарри очень хотелось бы знать, кто такой этот Венс, но затем он решил, что к делу это не имеет никакого отношения, и повернулся к Конни:

— Если ее сын оплачивает все счета сам…

— О да, конечно же, сам. Кто же еще? — перебила его сиделка. — Такой заботливый мальчик, так чтит свою мать.

— …тогда в регистратуре обязательно должен находиться его домашний адрес, — докончила за него Конни.

Гарри удрученно покачал головой.

— Ночная дежурная ни за какие пироги не позволит нам рыться в документах. И будет стоять насмерть, требуя, чтобы мы предъявили ордер на обыск.

Снова в их разговор вмешалась сиделка:

— Мне кажется, вы должны уйти, иначе вы разбудите ее.

— А я и не сплю, — раздался с постели голос белого пугала. Наглухо зашитые веки ее даже не дрогнули, словно мышцы, приводившие их в движение, с годами полностью атрофировались. — И я всегда была против того, чтобы у моего изголовья стояла его фотография. Но он заставляет меня держать ее там.

— Миссис Дракман… — обратился к ней Гарри.

— Мисс. Все обращаются ко мне «миссис», но это неверно. Я никогда не была замужем. — Голос был тонким, но достаточно звучным. Прерывающимся. Холодным. — Зачем он понадобился вам?

— Мисс Дракман, — поправился Гарри, — мы из полиции. Хотели бы кое-что выяснить у вас относительно вашего сына.

Если им представилась возможность узнать о Тик-таке больше, чем только адрес, по которому он живет, подумал Гарри, не стоит пренебрегать ею. Мать, сама того не подозревая, может сообщить им также интимные подробности о своем исключительном отпрыске, которые укажут им кратчайший путь к его наиболее уязвимым местам и тем самым помогут быстрее и эффективнее разделаться с ним.

Некоторое время слепая молчала, только беззвучно шевелила губами. Рот ее был вял, губы совершенно обескровлены и какого-то землистого цвета.

Гарри посмотрел на часы. 2:08.

Слепая подняла руку и истончившимися пальцами, больше напоминавшими острые и хищные когти, ухватилась за поручень ограждавшей кровать сетки.

— Таня, пожалуйста, оставьте нас одних.

Сиделка попыталась было возражать, но слепая повысила голос, и на этот раз просьба ее прозвучала скорее как приказ.

Едва за Таней закрылась дверь, как Дженнифер Дракман спросила:

— Сколько вас находится в палате?

— Пятеро, — быстро ответила Конни, забыв упомянуть собаку.

— Вы не все из полиции, и привело вас сюда дело, не столько интересующее полицию, сколько касающееся лично каждого из вас, — заметила Дженнифер Дракман с проницательностью, которая вполне могла быть ей дарована свыше в качестве компенсации за долгие годы полной слепоты.

Что-то в ее голосе, какой-то неуловимый оттенок любопытства и одновременно надежды, заставило Гарри честно признать:

— Вы правы. Мы не все из полиции и мы действительно пришли сюда не как полицейские.

— Что он вам сделал? — спросила слепая.

Каждый из них, в полной мере испив свою чашу страданий от Тик-така, поначалу даже толком не знал, как можно кратко ответить на этот — такой простой — вопрос.

Правильно истолковав их молчание, слепая спросила:

— Вы знаете, что он из себя представляет?

Это был удивительный вопрос, прямо свидетельствовавший, что матери было кое-что известно о необычных способностях ее сына.

— Да, — ответил за всех Гарри, — знаем.

— Все считают его таким любящим сыном, — дрогнувшим от внутреннего волнения голосом произнесла мать. — Совершенно не хотят выслушать меня. Идиоты. Ни за что не желают выслушать меня. Все эти годы… не верят, не желают мне верить.

— Мы выслушаем, — сказал Гарри, — и мы вам верим. Тень надежды мелькнула на ее исхудавшем лице, но чувство это столь длительное время не востребованным таилось в ее душе, что отвыкшие выражать его изможденные черты лица не могли надолго удержать его. Она чуть приподняла голову от подушек, и от этого, такого простого и естественного движения, все жилы под дряблой кожей на ее шее вздулись.

— Вы ненавидите его?

После минутного молчания Конни сказала: — Да, я ненавижу его.

— Да, — сказала Джанет Марко.

— Я ненавижу его почти так же сильно, как ненавижу самое себя, — призналась слепая. В голосе Дженнифер Дракман зазвучало презрение. На какое-то мгновение призрак былой красоты полностью покинул увядшие черты. Лицо ее явило собой само уродство, карикатуру на злую, старую ведьму.

— Вы убьете его?

Гарри, не зная, как ответить на такой вопрос, замешкался. Мать Брайана, однако, не постеснялась выразить вслух самое заветное свое желание:

— Я бы сама его убила, собственными руками задушила бы… но я так слаба… так слаба. Вы убьете его?

— Да, — ответил Гарри.

— Но сделать это будет нелегко, — предупредила его Дженнифер.

— Да, нелегко, — эхом отозвался Гарри, бросив взгляд на часы. — И у нас очень мало времени.

Брайан Дракман спал.

Сон был глубокий и здоровый. Полностью восстанавливающий силы.

Снилась ему власть. Он был проводником молний. И, хотя стоял день, небо во сне было сплошь черным от клубившихся на нем мрачных грозовых туч Страшного Суда. Собиралась чудовищная гроза, призванная положить конец всем другим грозам на земле, наполняя его мощными потоками электрических зарядов, и из его рук, стоило ему только захотеть, вырывались длинные, змеевидные проблески молний или огромные огненные шары. Бурно шел процесс СТАНОВЛЕНИЯ. И, когда в один прекрасный день процесс этот завершится, Брайан и сам станет молнией, всеразрушающей, всеочищающей, уничтожающей все сущее на земле, омывающей мир свежей кровью, и тогда в глазах тех, кому посчастливится остаться в живых, обретет он наконец бесконечное уважение к себе, восхищение и безмерную любовь.