Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

— Утром, — сказал Прокнов, — мы снова поищем перелом позвоночника. Если найдем, сделаем гипсовое ложе, подобьем его войлоком и обездвижим Джека ниже шеи вдоль всего пути нервных окончаний, ниже ягодиц, и присоединим его ноги к весу.

— Он сможет снова ходить?

— Почти наверняка.

Она перевела взгляд с Прокнова на Дилани и обратно на Прокнова, ожидая продолжения.

— Это все?

Врачи снова переглянулись.

Дилани сказал:

— Хитер. Я не уверен, что вы представляете себе точно, что у вас с Джеком впереди.

— Так расскажите.

— Он будет в гипсе от трех до четырех месяцев. К тому времени, когда снимут гипс, у него разовьется серьезная атрофия мускулов ниже талии. Не будет сил ходить. Попросту его тело забудет, как надо ходить, так что ему придется провести несколько недель в реабилитационном центре. Это, видимо, будет тяжелее и болезненней, чем все то, с чем сталкивалось большинство из нас.

— Да что такое? — спросила она.

Прокнов ответил:

— Сказанного более чем достаточно.

— Но могло быть и намного хуже, — напомнила она им.

Снова, наедине с Джеком, она опустила одну сторону ограды кровати на постель и погладила его влажные волосы надо лбом.

— Ты выглядишь прекрасно, — сказал он, его голос все еще был слабым и тихим.

— Лжец.

— Восхитительно.

— Я выгляжу как дерьмо.

Джек улыбнулся.

— Прежде чем отключиться, я подумал, увижу ли тебя снова.

— От меня так просто не избавишься.

— Нужно и вправду умереть, а?

— Даже это не спасет. Я найду тебя где бы то ни было.

— Я люблю тебя, Хитер.

— Я тебя люблю, — сказала она, — больше жизни.

К глазам подошла волна тепла, но она решила не реветь при нем. Демонстрировать положительные эмоции. Держаться.

Его веки задрожали и он сказал:

— Я так устал.

— Не могу понять, почему.

Он снова улыбнулся:

— Сегодня был тяжелый день.

— Да? Я думала, вы, полицейские, ничего не делаете часами, только сидите и пончики жуете, да собираете деньги от воротил наркобизнеса.

— Иногда мы избиваем невинных граждан.

— Ну да, это утомляет.

Его глаза закрылись.

Хитер продолжала гладить волосы мужа. Его руки все еще скрывались под рукавами смирительной рубахи, и она отчаянно захотела коснуться их.

Внезапно его глаза распахнулись, и он спросил:

— Лютер умер?

Она поколебалась.

— Да.

— Я так и думал, но… надеялся…

— Ты спас женщину. Миссис Аркадян.

— Это что-то.

Его веки снова затрепетали, тяжело сомкнулись, и она сказала:

— Тебе лучше отдохнуть, малыш.

— Ты видела Альму?

Это была Альма Брайсон. Жена Лютера.

— Нет еще, малыш. Я была как будто привязана к этому месту, ты понимаешь.

— Пойди навести ее, — прошептал он.

— Схожу.

— Теперь я в порядке. Она… в тебе нуждается.

— Хорошо.

— Так устал, — сказал он и снова соскользнул в сон.

Группа поддержки в холле реанимационной насчитывала троих, когда Хитер покинула Джека на ночь — два полицейских в форме, чьих имен она не знала, и Джина Тендеро, жена другого полицейского. У них сразу поднялось настроение, когда она сообщила, что Джек выбирается, а сама узнала, что те несколько раз связывались с департаментом по внутренней связи. В отличие от врачей, они понимали, почему она отказывалась уныло сосредоточиться на параличе и усилиях, необходимых для его излечения.

— Мне нужен кто-то, кто отвез бы меня домой, — сказала Хитер. — Чтобы взять свою машину. Я хочу навестить Альму Лютер.

— Отвезу тебя туда, а потом домой, — сказала Джина. — Я сама хочу повидать Альму.

Джина Тендеро была самой яркой из жен полицейского в отделе и, может быть, во всем департаменте лос-анджелесской полиции. Ей двадцать три года, но выглядела она на четырнадцать. Сегодня она надела туфли на пятидюймовых каблуках, узкие черные кожаные брюки, красный свитер, черный кожаный жакет и огромный серебряный медальон с ярко раскрашенным эмалевым портретом Элвиса в центре. Большие серьги из многих колец, настолько сложные и составные, что напоминали вариацию тех головоломок, которые, как считается, отвлекают разоренных бизнесменов, если они полностью сосредоточиваются на их разборке. Ногти выкрашены в неоново-малиновый цвет, настоящие тени были намного слабее теней на ее глазах. Черные как смоль волосы стекали сплошной массой мелких завитков ниже плеч: выглядели они как парик, который носила Долли Партон, но это были собственные.

Хотя Джина достигала только пяти футов трех дюймов без туфель и весила, может быть, сто пять фунтов, если ее хорошенько намочить, но всегда выглядела больше, чем кто-либо рядом. Когда она шла по коридору больницы с Хитер, ее шаги были громче, чем у мужчин вдвое ее больше, и сиделки оборачивались и неодобрительно хмурились, услышав это ток-ток-ток ее высоких каблуков по кафельному полу.

— Ты в порядке, Хит? — спросила Джина, когда они направились к четырехэтажной парковке гаража от больницы.

— Да.

— Я имею в виду — на самом деле.

— Так и есть.

В конце коридора они вышли через зеленую металлическую дверь в гараж. Он был из голого серого бетона: холодный, с низким потолком. Треть флюоресцентных ламп была разбита, несмотря на проволочные сетки, защищавшие их, и тени среди машин предлагали неисчислимое множество мест для засады.

Джина выудила банку с аэрозолем из сумочки, и стиснула ее в руке, положив указательный палец на спусковой механизм, а Хитер спросила:

— Что это?

— Мейс с красным перцем. Ты не носишь?

— Нет.

— Ты думаешь, где живешь, девочка, — в Диснейленде?

Когда они поднимались по бетонной рампе мимо припаркованных с обеих сторон машин, Хитер сказала:

— Я, может быть, куплю себе.

— Не сможешь. Эти ублюдки-политики признали их незаконными. Не хотят, чтобы у бедных насильников была сыпь на коже, так что… Попроси Джека или одного из этих парней — они еще могут достать его тебе.

Джина имела недорогой голубой маленький форд, у него была сигнализация, которую она отключила, не доходя до автомобиля, дистанционным управлением, висевшим как брелок на кольце для ключей. Фары вспыхнули, «Аларм» один раз пикнул, и двери отворились.

Поглядев на тени, они забрались внутрь и тут же закрыли двери снова.

Джина завела мотор и немного задержалась перед тем как тронуть машину с места.

— Ты знаешь, Хитер, если хочешь поплакать у кого-нибудь на плече, моя одежда все равно насквозь вымокла.

— Я в порядке. Правда.

— Уверена, что не передумаешь?

— Он жив, Джина. Все остальное я могу перенести.

— Чуть за тридцать! И Джек в инвалидном кресле?

— Это не важно. Если так и произойдет, теперь, когда я говорила с ним, была с ним ночь, все не важно.