Дин Кунц - Избранные произведения. IV том [Компиляция]

Джек побледнел.

— Этого не может быть!

— Так он мне сказал.

— Плюс ранчо?

— Плюс ранчо.

— Томми рассказывал о местечке в Монтане, говорил, что отец его любит, а он — ненавидит. Мол, скука. Томми говорил, ничего не происходит, полное захолустье. Он любил своего отца, рассказывал про него смешные истории, но никогда не говорил, что тот богат. — Джек снова взял письмо, которое дрожало в его руке. — Почему отец Тома оставил все мне, ради Бога?

— Это было в числе вопросов, которые я задала Полу Янгбладу. Он сказал, что Томми, бывало, писал отцу о тебе, каким ты был отличным парнем. Рассказывал о тебе как о брате. Поэтому, когда Томми погиб, его отец решил передать тебе все.

— А что скажут на это другие родственники?

— Нет никаких других родственников.

Джек потряс головой.

— Но я никогда не видел… — он справился в письме, — Эдуардо. Это безумие. Я имею в виду, Боже, это чудесно, но безумно. Он дал все кому-то, кого даже не видел?

Не в силах оставаться сидеть, разрываемая чувствами, Хитер вскочила и побежала к холодильнику.

— Пол Янгблад говорит, что эта идея пришла Эдуардо в голову потому, что он сам унаследовал все восемь лет назад от своего хозяина, и это было для него полной неожиданностью.

— Черт меня побери! — воскликнул Джек с удивлением.

Она достала бутылку шампанского, которую прятала в отделении для овощей, где Джек не увидел бы ее. Ему надо узнать все новости и понять, что они празднуют. — По Янгбладу, Эдуардо думал, что это будет для тебя сюрпризом… ну, ему казалось — это единственный способ отплатить за доброту хозяина.

Когда она вернулась к столу, Джек нахмурился на бутылку шампанского.

— Я как аэростат: переполнен и раздулся так, что сейчас подскочу к потолку, но… в то же время…

— Томми, — произнесла она.

Он кивнул.

Сняв фольгу с горлышка бутылки, она сказала:

— Мы не можем его воскресить.

— Нет, но…

— Он бы порадовался нашему счастью.

— Да. Я знаю. Томми был отличным парнем.

— Поэтому давай быть счастливыми.

Джек ничего не ответил.

Отогнув проволочную сеточку, которая покрывала пробку, она сказала: — Мы были бы идиотами, если не были бы счастливы.

— Я знаю.

— Это чудо, и как раз такое, в котором мы нуждаемся.

Он уставился на шампанское.

Хитер напомнила: — Это не только наше будущее. И Тоби тоже.

— Теперь он может уладить все с зубами.

Смеясь, она ответила:

— Это замечательно, Джек.

Наконец его улыбка стала широкой и нестеснённой.

— Ты права, черт возьми, — это замечательно. Теперь нам не нужно будет слушать, как малыш мелет еду деснами.

Сняв проволоку с пробки, она заявила:

— Даже если мы не заслужили такую удачу, Тоби заслужил.

— Мы все заслужили. — Джек встал, подошел к ближайшему шкафу, и взял чистое посудное полотенце с полки. — Вот, давай мне. — Он взял у Хитер бутылку, обернул полотенцем. — Может взорваться. — Быстро вытащил пробку, хлопок прозвучал, но пена выше горлышка не пошла.

Хитер принесла пару рюмок, Джек их наполнил.

— За Эдуардо Фернандеса, — сказала она вместо тоста.

— За Томми.

Они выпили, стоя у стола, и затем Джек легко ее поцеловал. Его быстрый язык был сладким от шампанского.

— Боже мой, Хитер, ты понимаешь, что это все означает?

Присели снова и она произнесла:

— Когда мы пойдем ужинать в следующий раз, это будет ресторан, где еду подают на настоящих, а не на бумажных тарелках.

Его глаза засветились, и она задрожала, видя мужа таким счастливым.

— Мы сможем оплатить заклады, все счета, у нас будут деньги для колледжа Тоби, все в один день. Может быть, даже устроим каникулы — и это на одни эти наличные. Если мы продадим ферму.

— Погляди на фото, — поспешила она, схватила их, и разложила на столе.

— Очень мило!

— Больше, чем мило. Это роскошно, Джек. Погляди на эти горы! А сюда — гляди, с этого угла, стоя перед домом, ты можешь видеть вечность!

Он поднял взгляд со снимков и встретился у ее глазами.

— Что я слышу?

— Нам не обязательно продавать ее.

— И жить там?

— Почему бы и нет?

— Мы люди города.

— Прожили в Лос-Анджелесе всю жизнь.

— Это легко может стать прошлым.

Хитер видела, что эта идея его захватывает, и ее собственное возбуждение выросло, когда Джек начал склонятся к ее точке зрения.

— Мы так долго хотели перемен. Но я никогда не думал, что их будет так много.

— Погляди на фото.

— Хорошо, да, это роскошно. А что мы будем там делать? Куча денег, но на всю жизнь не хватит. Кроме того, мы молоды — не можем же жить как растения!

— Может быть, ты сможем заняться делами в Иглз Руст.

— Какими делами?

— Я не знаю. Какими-нибудь, — сказала она. — Давай съездим, посмотрим, что это такое и, может быть, определим все прямо там. А если нет… ну, нам ведь не нужно жить там все время. Год, два, а если не понравится, продадим.

Он допил свое шампанское и налил снова в оба бокала. — Тоби идет в школу через две недели…

— У них в Монтане есть школы, — ответила она, хотя и знала, что это не то, о чем он хотел сказать.

Джек без сомнения, думал об одиннадцатилетней девочке, которую застрелили насмерть в квартале от начальной школы, куда должен был перейти Тоби.

Она слегка подтолкнула его:

— У него будет шестьсот акров, чтобы играть, Джек. Он так долго хотел собаку, золотого ретривера, и непохоже, что это место слишком мало!

Поглядев на один из снимков, Джек сказал:

— Сегодня на работе мы говорили о всех кличках, которые есть у этого города, их больше, чем у всех других. Ведь Нью-Йорк — это Большое Яблоко. Но Лос-Анджелес имеет кучу имен — и ни одно из них ему не подходит, они все ничего не значат. Например, Большой Апельсин. Но здесь больше нет апельсиновых рощ, все срыто под дома, парки и стоянки машин. Мы можем его называть Городом Ангелов — но здесь ничего ангельского больше не происходит, ничего такого, что было раньше. Слишком много на улице чертей.

— Город, где Рождаются Звезды, — подсказала она.

— И девятьсот девяносто девять детей из тысячи, которые появляются здесь, чтобы стать кинозвездами, что с ними случается? Их треплет ветром, ломает и делает наркоманами.

— Город, где Садится Солнце.

— Ну, оно все еще садится на западе, — сообщил он, беря другое монтанское фото. — Город, Где Садится Солнце… Это заставляет думать о тридцатых и сороковых. О свинге, мужчинах, снимающих шляпы при встречах и держащих двери для дам в черных вечерних туалетах. Элегантные ночные клубы, окнами выходящие на океан. Богарт и Бэсол. Гейбл и Ломбард. Люди потягивают мартини и глядят на золотой закат. Все прошло. Большей частью. Сегодня его надо звать Городом Умирающего Дня.

Джек умолк. Тасуя фотографии, рассматривая их.