Дин Кунц - Избранные произведения. III том [Компиляция]

Испуганная Кэрол опустилась возле нее на колени и, взяв ее за руку, стала убеждать успокоиться. Когда наконец девушка расслабилась, Кэрол быстро вернула ее в настоящее и вывела из транса.

Джейн заморгала, посмотрела на Кэрол и провела возле себя рукой по полу, будто желая удостовериться, что глаза не обманывают ее.

— Фу, что это я здесь делаю?

Кэрол помогла ей встать на ноги.

— Ты, видимо, не помнишь?

— Нет. Я вам что-нибудь еще рассказывала о себе?

— Нет. Пожалуй, нет. Ты говорила мне, что тебя зовут Милисент Паркер, потом ты сказала мне, что твое имя — Линда Бектерман, но ты ведь не можешь быть и той и другой, да еще и Лорой в придачу. Так что я подозреваю, что ты не являешься ни одной из них.

— Я тоже так думаю, — ответила Джейн. — Эти два новых имени значат для меня не больше, чем Лора Хейвенсвуд. Но кто же они такие? Откуда я взяла их имена и почему я вам представлялась ими?

— Если бы я только знала! — воскликнула Кэрол. — Но рано или поздно мы все выясним. Мы все узнаем, малыш. Я тебе обещаю.

« Однако до чего же мы там можем докопаться, в этом мраке? — спрашивала себя Кэрол. — Может быть, до чего-то такого, что лучше было бы и не раскапывать? »

В четверг днем Грейс Митовски работала в своем розарии позади дома. День оказался теплым и ясным, и она ощутила потребность в физическом труде. Кроме того, в саду не слышен телефон, а без звонков ей было как-то спокойнее. Она еще не была психологически готова подходить к телефону; она пока не решила, как ей быть с этим незнакомцем, если он вновь позвонит, представляясь ее давно умершим мужем.

Из-за проливных дождей на прошлой неделе розы выглядели весьма уныло. Последние цветы этого сезона должны были быть сейчас в самой красе, но от дождя с ветром множество больших цветков потеряли пятую, а то и четвертую часть своих лепестков. И тем не менее розарий радовал глаз своими красками.

Грейс выпустила Аристофана на улицу немного размяться. Она поглядывала за ним, готовая позвать его сразу же, как только он навострится бежать куда-нибудь за пределы сада. Она была твердо намерена не допускать к нему никого, кто мог бы чем-то отравить или одурманить кота. Но Аристофан, похоже, никуда и не собирался; он находился поблизости, бродя среди роз или целеустремленно гоняясь за мотыльками.

Грейс стояла на четвереньках возле разноцветных — желтых, темно-красных и оранжевых — цветов и рыхлила совком землю, когда кто-то сказал:

— У вас замечательный сад.

Вздрогнув, она подняла голову и увидела худого мужчину с желтой кожей в мятом синем костюме, давным-давно вышедшем из моды. Его рубашка с галстуком тоже безнадежно устарели. Он словно сошел с фотографии, сделанной где-то в сороковых годах. У него были редеющие непонятного цвета волосы, необычные светло-карие, почти бежевые, глаза. Его лицо отличалось тонкими чертами и угловатостью, из-за чего он отчасти походил на ястреба, отчасти напоминал скупого диккенсовского ростовщика. На вид ему было немногим за пятьдесят.

Грейс взглянула на калитку в белом дощатом заборе, отделявшем ее владения от улицы. Калитка была распахнута настежь. Очевидно, мужчина прогуливался мимо, увидел из-за тополей растущие с внешней стороны забора розы и решил зайти, чтобы посмотреть на них поближе.

На его лице была приятная улыбка, глаза светились добротой; к нему не подходило определение непрошеного гостя, хотя именно таковым он и был.

— У вас, должно быть, дюжины две сортов роз.

— Три, — поправила Грейс.

— Просто очаровательно! — кивая головой, воскликнул незнакомец. В отличие от его внешности голос этого человека не был резким и пронзительным. Он был глубоким, густым и дружелюбным и больше бы подошел дюжему, крепкому парню. — Вы сами ухаживаете за этим садом?

Грейс села на корточки, по-прежнему держа в руках совок.

— Конечно. Я получаю от этого удовольствие. И к тому же… я не чувствовала бы, что это мой сад, если бы наняла кого-нибудь в помощники.

— Верно! — согласился незнакомец. — Я вас очень хорошо понимаю.

— Вы недавно сюда переехали? — спросила Грейс.

— Нет-нет. Я жил в квартале отсюда, но это было давным-давно. — Глубоко вздохнув, он вновь улыбнулся. — Ах, как замечательно пахнут розы! Ничего даже близко не может сравниться с их ароматом. Да, у вас великолепный сад. Просто великолепный.

— Благодарю вас.

Ему в голову пришла какая-то идея, и он щелкнул пальцами.

— Я должен что-нибудь об этом написать. Может получиться первоклассная статейка, которая понравится читателям. Фантастический островок на заднем дворе. Я уверен, что из этого кое-что получится. А в мою работу это внесет некоторое разнообразие.

— Вы — писатель?

— Журналист, — ответил он, глубоко вдыхая и наслаждаясь ароматом цветов.

— Вы из местной газеты?

— «Морнинг ньюс». Меня зовут Палмер Уэйнрайт.

— Грейс Митовски.

— Я надеялся, вам знакомы мои статьи, — улыбаясь сказал Уэйнрайт.

— К сожалению, я не читаю «Морнинг ньюс». Мне каждое утро приносят «Пэтриот ньюс».

— Ну что ж, — ответил он, пожимая плечами, — это тоже неплохая газета. Но раз вы не читаете «Морнинг ньюс», то вы, естественно, не могли прочесть моей статьи о деле Бектерманов.

Когда Грейс поняла, что Уэйнрайт не собирается быстро уходить, она встала, разминая свои затекшие ноги.

— Дело Бектерманов? Что-то знакомое.

— Это, конечно, было во всех газетах. Но у меня получился целый сериал из пяти частей. Очень неплохо, хоть и нескромно говорить об этом самому. Меня даже выдвинули кандидатом на Пулитцеровскую премию [4] Ежегодная премия в США за заслуги в области журналистики, музыки и литературы. . Не слышали? Честное слово.

— Правда? Да, это о чем-то говорит! — воскликнула Грейс, не зная, насколько она должна воспринимать его всерьез, и в то же время не желая его обидеть. — Ну надо же! Подумать только — кандидатом на Пулитцеровскую премию!

Ей вдруг показалось, что их беседа принимает какой-то странный оборот. Она уже не была мимолетной. Грейс почувствовала, что Уэйнрайт пришел не для того, чтобы восхищаться ее розами или просто поболтать, а для того, чтобы рассказать ей, совершенно незнакомому ему человеку, о том, что он был кандидатом на Пулитцеровскую премию.

— Премию я так и не получил, — продолжил Уэйнрайт, — но, на мой взгляд, быть кандидатом почти ничем не хуже, чем быть обладателем этой премии. Я хочу сказать, что из десятков тысяч ежегодно публикуемых газетных статей лишь несколько удостаиваются такой чести.

— Вы мне не напомните, — попросила Грейс, — что это за дело Бектерманов?

Добродушно рассмеявшись, он покачал головой.

— Это оказалось совсем не то, что я думал. Провалиться мне на этом месте. Я представлял его как запутанную загадку в стиле Фрейда. Ну, знаете, суровый папаша, видимо, испытывающий порочное влечение к своей же собственной дочери, неравнодушная к алкоголю мать и бедная девочка, оказавшаяся среди этих проблем. Несчастный ребенок подвергается страшному, непостижимому для нее и невыносимому психологическому давлению и в один прекрасный момент просто не выдерживает — ломается. Вот как я себе это представлял. Вот так я все и описал. Я считал себя блестящим детективом, докопавшимся до самых истоков трагедии Бектерманов. Но это оказалось заблуждением. На самом деле все было намного невероятнее, чем я мог бы себе представить. Это было слишком невероятно, чтобы кто-нибудь из серьезных репортеров рискнул написать. Ни одна из известных газет не поместила бы это среди информационных сообщений. Если бы я знал правду и если бы мне как-то удалось ее опубликовать, пришел бы конец моей карьере.