Марик Лернер - Все не так, как кажется [litres]

– Всего лишь личная встреча. Безопасность гарантируется, потом доставим, куда вам будет угодно.

Можно было изобразить здоровое недоверие и телефонировать Лео. Приедут крепкие ребята и начнут выяснять отношения, но нет в том ни малейшего смысла. Догадывался и о чем пойдет разговор и что не стоит ломаться. Насильно пихать в багажник не станут, однако могу упустить важный контакт. Такие приглашения кому попало не раздаются, и в будущем отказ могут припомнить. Китайцы отличаются злопамятностью.

Молча вручил ключи от собственной машинки одному из бугаев и сел в подкативший лимузин. Пусть «форд» едет сзади. А если места ему с такими габаритами окажется мало – пускай катит руками. Наверняка здоровья хватит.

Дорога на юг Москвы, где располагается здешний «Шанхай», длинная. Есть время подумать.

Китайцы появились в России еще при империи, в Великую войну, в качестве дешевой рабочей силы на строительстве железных дорог, для работы в шахтах и тому подобных местах. Их уделом был наиболее грязный и низкооплачиваемый труд. Действовал механизм так: российские уполномоченные проводили вербовку, назначая инспекторов из среды китайцев, которые, в свою очередь, подбирали готовых к переезду работников. Но если не считать Дальнего Востока, где было скорее корейцев больше, завезли их немногим свыше ста тысяч. Трудности послевоенного периода вызвали волну недовольства наличием чужаков, отнимающих рабочие места. Юридический статус регулярно менялся в зависимости от экономической и политической ситуации. Во время депрессии конца двадцатых часть насильно выселили, часть фактически перевели на положение рабов.

Новая волна эмиграции началась с возрождением и второй индустриализацией сороковых годов. Если не считать Северной Маньчжурии, считающейся протекторатом, официально в России жило свыше миллиона китайцев. Каждый десятый находится в Москве. Но эта цифра из статистики – ерунда. Их, вероятно, раза в два больше. Остальные нелегалы, и, если человек с разрешением на жительство помирает, его смерть нигде не регистрируется. По его документам продолжает жить и работать другой. Да-да. Кремируют и не хоронят. Прямо в домах держат урны с прахом, если не отправляют в родной Китай. И хотя многие занимаются мелкой торговлей, держат прачечные и работают по-прежнему на низкооплачиваемых должностях у русских хозяев, в массе своей они замкнуты. Ходят в «свои» столовые, к «своим» парикмахерам, держат деньги только в китайских подпольных банках, а выручку частенько отправляют на родину.

Отсюда и особенность диаспоры. Преступления крайне редко касаются чужих, а происходят в среде их же соотечественников, в результате чего рэкет, угрозы и даже убийства не попадают в российскую криминальную статистику. Ситуация усугубляется закрытостью общины как таковой и отсутствием в органах полиции достаточного числа знатоков китайского языка. Триада, как называется банда, контролирующая московский «Шанхай», беспощадна, и проникнуть в нее чужаку невозможно. Там все связаны круговой порукой, и любой кандидат получает рекомендации от уже состоящего в рядах, практически всегда – родственника. И ответит за косяк семья. Потому что китаец обязан следовать четким правилам, включающим уважение к старшим (возраст и положение) и исполнение долга. Общество строится на строгой иерархии, где у каждого – свое место. У чиновника – одно, у отца – другое. Любые изменения и отсутствие уважения приводят к хаосу, который требуется устранить. А вот честность и забота о слабых относятся исключительно к соплеменникам.

Переход к «Шанхаю» был практически незаметен. Большой перекресток, дорога в три полосы в обе стороны и полное отсутствие зебр даже в виде пешеходного моста, а сразу с той стороны стандартные блочные дома-четырехэтажки превратились в нечто экзотическое. До появления китайцев эта часть города представляла собой трущобы вперемешку с деревенскими хатами. Понаехавшие азиаты строились практически без плана и нередко – из палок и глины. С тех пор много воды утекло, и есть очень приличные кварталы с красивыми особняками, а район застроен все больше многоквартирными муравейниками, где в одной комнате живет куча народа и не обязательно – из одной семьи. Но снаружи все неплохо смотрится, и сразу понимаешь, что угодил в Китай, пусть на улицах и попадаются европейцы. Вывески иероглифами, бумажные фонарики, бесконечные лавки с азиатами в традиционных одеждах. В принципе, здешний «Шанхай» – черный рынок, где можно купить все. Не только любые товары, но и наркотики, оружие и даже людей. Нет в наличии сегодня – доставят завтра. Любой каприз за ваши деньги. Если, конечно, знаешь, к кому обратиться.

Лимузин свернул на узкую улочку с серыми домами. Случайный человек здесь явно заметен за километр. Мы проехали пару кварталов мимо покуривающих перед домами людей самого разного возраста и остановились у ресторана «Сихай». Что это значит, понятия не имею, но для разнообразия вывеска двуязычная. И швейцар, поспешно кинувшийся открывать дверцу, был европейцем. Это такой намек или кое-кто испытывает удовольствие, унижая чужаков?

Внутри дизайн с восточными мотивами в виде бамбуковых перегородок, отделяющих зал от служебных помещений, и китайских фонарей над столиками. Больше ничего специфического не наблюдалось. Немногочисленные посетители и официантки с соответствующей внешностью не в счет. Они тоже в нормальных костюмах и униформе. Даже маленький оркестр состоял из трех белых и одного черного и негромко играл джаз. Похоже, не зря говорят, что Ли Пэн вестернизирован по китайским меркам до безобразия. Прежде сталкиваться с «большим братом» не доводилось, и личного впечатления я о нем не составил.

– Добрый день, – поздоровался я максимально нейтрально, не очень представляя, как обращаться к двум присутствующим, к которым меня проводил субъект в очках.

– Присаживайся, Андрей, – сказал Ли Пэн как старший из хозяев.

Лицо видел в газете в разделе отнюдь не криминальной хроники, а деловой жизни Москвы не так давно. Он – депутат городской Думы от социал-демократической фракции.

– Ничего, что по имени?

– Разница в нашем возрасте позволяет свободное обращение.

Попытка прощупать окончилась пшиком и привела в недоумение. У него не было оберега, я бы почувствовал, но каким-то образом закрывался.

– Ты тоже можешь не стесняться, – добродушно сказал глава триады, небрежным движением отсылая очкастого. – Говори, что думаешь, не боясь обидеть. В дружеском общении позволительно.

Он, как и предыдущий гонец, говорил на русском свободно и без акцента. Ничего удивительного. Его отец родился в Маньчжурии и выучил язык, работая на Китайско-Восточной железной дороге, причем отнюдь не землю копал, поскольку именно ему было доверено вербовать китайцев в пятнадцатом году для строительства железных дорог. Со своими обязанностями он справился, попутно неплохо набив карманы. А вот сын появился на свет в России и не только имел паспорт гражданина республики, а еще и окончил факультет экономики и управления МГУ с отличными оценками. Это написано в любом справочнике. А вот то, что за ним еще до совершеннолетия числилась парочка убийств, мне рассказали в семье по знакомству. Широкой публики такое не сообщается. Хотя, подозреваю, в полиции и прочих спецслужбах прекрасно знают, просто доказать ничего не могут. Двадцать лет назад так называемый Зеленый Лист валил банды хакки, то есть выходцев с юга Китая, пачками, пока не подмял под себя весь район. Это для нас они все на одно лицо. А внутри диаспоры – целая сеть землячеств, пополняемая за счет приезжающих на заработки. Парни обращаются к выходцам из родной провинции за помощью в поисках жилья и работы, а за это оказывают услуги благодетелям. Соответственно всегда есть конкуренция, осложненная политическими мотивами. Независимый Чунцин, прояпонская империя Манчжоу-Го, российский протекторат в Северной Маньчжурии, Монголия и прочие полунезависимые образования с нашими войсками в качестве гарантов. Все они говорят на разных языках и нередко друг друга не понимают. В Москве верх взяли харбинские. Их элементарно больше, и первая волна сумела закрепиться, получив связи среди властей и полиции. Хакки, те все больше за океан отправлялись, в США или азиатские страны. А своих оккупированных (ну нельзя всерьез относиться к байкам про независимость, когда все руководство липовой империи Го – из самураев) японцы почти не выпускали из радушных объятий, и их вес в любом отношении исчезающе мал.