Дин Кунц - Избранные произведения. II том [Компиляция]

— Даже не знаю, — промямлил Тони. — Мне кажется, я заставляю тебя.

— Ничего не заставляешь.

— Мне нужно позвонить ей и отменить встречу.

— Нет, послушай…

— Не хочу быть сводником.

— Черт возьми, я хочу увидеть ее! — рассердился Фрэнк.

Тони улыбнулся.

— Я знаю.

Фрэнк засмеялся.

— Будет две парочки?

— Решай сам, мой друг.

— Боишься соперника?

— Вот именно.

— У тебя виды на Томас?

— Ну, ты хватил. Это ведь просто ужин.

— Но она богатая.

— Почему мужчина должен обходить стороной женщин, у которых денег больше, чем у него?

— Я не о том.

— Когда король женится на простой девушке, это кажется романтичным. Но когда принцесса выходит замуж за простого человека, то все считают ее сумасшедшей. Двойная мораль.

— Ну что ж… удачи.

— И тебе тоже.

Пятница. Час дня. На столе в морге лежит тело, приготовленное для бальзамирования. К большому пальцу ноги привязана бирка: «Бруно Гюнтер Фрай».

Тело приготовили к отправке в Напа Каунти. Служащий обработал тело дезинфектором. Кишки и другие внутренние органы вынуты через заднепроходное отверстие и выброшены. В трупе почти не осталось крови после двух ножевых ран и вскрытия, но и то небольшое количество было удалено. Обрабатывая труп, служащий насвистывал мелодию песни Донни и Мэри Осмонд.

Он закрыл незрячие глаза и несколькими стежками зашил рот: на лице замерла вечная улыбка.

Работа была сделана аккуратно: те, кто придут на похороны, не заметят швов, если, конечно, придут.

Затем труп завернули в непрозрачный белый саван и положили в дешевый алюминиевый гроб, специально предназначенный для перевозки тел в любом виде транспорта дальнего следования. В Санта-Хелене труп положат во внушительный гроб, который выберут сами родственники или друзья умершего.

В 16.00 тело привезли в Международный Аэропорт и поставили в грузовой отсек небольшого самолета, совершавшего рейсы до Санта-Розы. В 18.30 самолет приземлился в Санта-Розе. Родственники не встречали гроб с телом Бруно Фрая. У него не было близких. У дедушки родилась единственная дочь, ее звали Кэтрин. У нее не было детей. Она усыновила Бруно. Своей семьи у Фрая не было.

За стеной небольшого здания местного аэровокзала стояли трое. Двое из них приехали от похоронного бюро. Здесь стоял его владелец, мистер Эврил Томас Таннертон, сорока трех лет, приятный, полноватый мужчина с рыжеватой шевелюрой и веснушчатым лицом. С его губ не сходила добрая улыбка. Он приехал с помощником, Хари Олмстедом, худощавым молодым человеком, который был столь же разговорчив, как и те покойники, с которыми он имел дело. Таннертон походил на мальчика из церковного хора, притворное благочестие шалуна, Олмстед же был само воплощение своей профессии: длинное, угрюмое лицо и холодный взгляд.

Третьим был Джошуа Райнхарт, местный адвокат и душеприказчик. Он имел внешность дипломата: шестьдесят один год, густые серебристые волосы зачесаны назад, широкий лоб, прямой нос, волевой подбородок.

Тело Бруно Фрая поместили на катафалк и повезли в Санта-Хелену. Джошуа Райнхарт ехал сзади на своей машине. Ничто не заставляло его сопровождать в поездке Таннертона. Долгие годы Джошуа работал с винодельческой компанией, принадлежавшей семье Фраев, и уже давно перестал получать доход, но продолжал вести дела семьи, помня, как тридцать пять лет назад он приехал в Напа Каунти устраиваться и Кэтрин очень помогла, познакомив его с отцом. Известие о смерти Бруно не взволновало его. При жизни Фрай не внушал симпатии. Джошуа поехал вместе с Таннертоном только потому, что рассчитывал на появление прессы, которая неизбежно обратит внимание на него, Джошуа Райнхарта. Хотя Бруно и был неуравновешенным, даже очень злым человеком, Джошуа твердо решил, что похороны должны пройти достойно. Он чувствовал свой долг перед мертвецом. Джошуа был столько лет верным защитником интересов семьи, что не мог позволить, чтобы преступления одного покрыли несмываемым позором имя компании.

Вечерело. Они уже проехали Соному, миновали долину Напа. Джошуа любил открывавшийся из окон вид. Неясно вырисовывались склоны гор, поросшие соснами и елями. Последние лучи заходящего солнца высвечивали верхушки темных деревьев. У основания гор росли развесистые дубы. Высокая трава, укрывавшая землю, не была видна: днем она казалась светлым волнистым ковром. А дальше бесчисленные виноградники усеивали склоны холмов и занимали почти всю равнину. В 1880 году здесь проводил свой медовый месяц Роберт Льюис Стивенсон. Местное вино он назвал поэтическим напитком. В то время виноградники размещались на сорока тысячах акров земли. С введением в 1920 году сухого закона виноградники были оставлены на десяти тысячах акров. На сегодняшний день площади расширились до тридцати тысяч акров. Местное вино славится богатым вкусовым букетом. Среди виноградников прятались винные заводики и дома. Часть зданий была старой постройки: бывшие аббатства, монастыри, католические миссии. Другие появились совсем недавно. Слава Богу, подумал Джошуа, что только на двух новых заводах используют современную технологию. Это был позор для обитателей долины. Виноград здесь давили по старинке и не любили нововведений, которые, по мнению местных жителей, могут разрушить царящую здесь идиллию. В окнах домов уже загорался свет, мягкий желтоватый свет, который так и манит укрыться от надвигающейся тьмы. Вино — поэтический напиток, думал Джошуа, сидя за рулем автомобиля, эта земля поистине дар Божий. Здесь я живу, здесь мой дом. А сколько на земле отвратительных мест, где возможно закончить свои дни. Например, в алюминиевом гробу.

Похоронное бюро находилось в большом белом доме, построенном в колониальном стиле, с полукруглой дорожкой, ведущей к главному входу. Над дверью горел фонарь, на столбах, стоящих вдоль дорожки, зажглись автоматически лампы под молочными плафонами. Таннертон подогнал фургон к заднему входу. Вдвоем с Олмстедом они поставили гроб на каталку и открыли дверь. Джошуа последовал за ними.

Человеческая фантазия попыталась придать этой комнате веселый беззаботный вид. Потолок был выложен красивой плиткой. Стены выкрашены в голубой цвет, цвет новой жизни. Таннертон повернул на стене выключатель, и из стереоколонок полилась нежная, немного торжественная музыка.

Но для Джошуа, несмотря на все ухищрения Таннертона, это было зловещее место. В воздухе стоял едкий запах бальзама, сладковато пахло аэрозолем, ноги скользили по чисто вымытому кафельному полу, поэтому Таннертон и Хари Олмстед носили обувь на резиновой подошве. Поначалу кафель производил впечатление чистоты и большого пространства, но потом Джошуа понял, в чем дело. Такой пол было очень легко отмыть от пятен крови, внутренностей и прочих ужасных веществ.