Дин Кунц - Избранные произведения. II том [Компиляция]

Роджер Нимрон поудобнее устроился в кресле, раскурил свою черную трубку и продолжал:

— Вы видите, окружающая среда, созданная нами, стала единственным способом определить нашу роль в ней. Печать создала последовательное мышление, линейное мышление. Затем пришло телевидение, сделавшее всех людей думающими одинаково, менее индивидуальными. Затем Шоу. Мы вернулись от общества в стадии Поселения до стадии, когда человек уже вообще не рассматривается — он является всего лишь подобием Единого Образца. И если это будет продолжаться, может случиться нечто худшее.

«— Я не понимаю, — сказал он доктору. Они стояли в коридоре возле палаты, где лежала его жена. — Я просто не понимаю.

В воздухе витали запахи дезинфекции, антисептиков, спирта.

— Должно быть, это продолжалось дольше, чем вы утверждаете, — возразил доктор. Он был маститым физиком, и годы научных занятий давали ему право возражать. Или, по крайней мере, он так полагал.

— Всего лишь семь часов. Я отсутствовал всего семь часов!

Доктор нахмурился:

— Никто не впадает в Эмпатический транс за семь часов. Этот процесс длится несколько дней!

Дверь палаты открылась, и в коридор вышел молодой медик.

— Электрический шок не оказывает действия. Дело зашло слишком далеко.

— Семь часов, я клянусь в этом, — сказал муж. В других местах, в других городах в то же время было отмечено двадцать три таких же случая…»

Джейк Мелоун осторожно поднес телефонную трубку к уху и стал ждать. Он нервничал, хотя и знал, что может контролировать себя. Его рука была тверда при любых нервных встрясках, любое внешнее проявление волнения он подавлял в зародыше. Он вытянул руку и посмотрел на нее. Никакой дрожи. Или, быть может, его глаза тоже дрожали, давая картину полного спокойствия рук? Во рту определенно было сухо. Он выпил немного воды и облизал губы.

— Да? — ответил призрачный голос на том конце провода — однако призрачность эта была сродни отдаленным раскатам грома.

— Сэр, это Джейк Мелоун, глава отдела Исследований.

— В чем дело?

Он заговорил самым почтительным тоном:

— Я нашел кое-что, могущее быть полезным в поисках Роджера Нимрона, но мой начальник, мистер Конни, отказался включить это в рапорт. Он говорит, что это не представляет никакой ценности.

На другом конце наступила пауза. Потом послышалось:

— Продолжайте.

— Я думаю, мистер Кокли, что Нимрон мог использовать в качестве укрытия одну из старых баз отдыха или ядерное укрытие. Я собирался обратиться к записям на бумаге, конечно, использовав трансляционный компьютер, который может их прочесть. И я верю, что если мы поведем исследования в этом направлении, то найдем Нимрона.

Он умолк. Он сказал все. Теперь оставалось только ждать.

— Приходите в мой кабинет, Джейк. Через… полчаса.

— Да, мистер Кокли. Я только хотел утрясти этот вопрос. Я не хочу вовлекать мистера Конни в какие-либо неприятности.

— Через полчаса. — Собеседник отключился.

Некоторое время он сидел в кресле почти парализованный. За отведенные полчаса Кокли должен будет поговорить с Конни. Кому он поверит? Если Кокли решит, что он, Мелоун, солгал, его немедленно выкинут из Шоу. Но если Кокли сочтет лжецом Конни, Мелоун, возможно, продвинется на более высокий пост. Займет место Конни.

Через полчаса, когда он вошел в кабинет Кокли и увидел на полу неподвижное тело Конни, исполосованное и залитое красным, он уже знал ответ. Он был повышен в чине. Но уже не был уверен, что хочет заниматься этой работой.

— Дайте-ка взглянуть на вашу руку, — сказал Пьер, беря длинную тонкую руку Майка своей лопатообразной ладонью.

— Я ломал кирпичи, как вы и советовали.

Француз изучал образовавшуюся на руке Майка мозоль, желто-коричневую и твердую. Он нажал на нее ногтем, вглядываясь в лицо Майка. Тот и не поморщился. Пьер отпустил руку.

— Достаточно толстая, я полагаю. Теперь вы пойдете к хирургу.

— К хирургу?

— Маленькая операция, ничего особенного.

— Но зачем?..

— Смотрите, — сказал Пьер, беря человеческую кость и помещая ее в демонстрационный зажим. — Это бедренная кость человека, имеющая такую же плотность, как и настоящая. — Он поднял руку и с силой обрушил ее на кость. Та хрустнула. Второй удар разломил ее пополам и выбил из зажима.

— Ну и что? До этого вы ломали кирпичи и доски.

— Да, но это предметный урок. Каратэ — спорт для гимнастического зала. Вы не всегда сможете использовать его в драке. Любой может ломать кирпичи и доски. Для этого надо всего лишь быть уверенным в себе — и наметить для удара точку ПО ТУ СТОРОНУ предмета, по которому ты на самом деле бьешь, чтобы бессознательно не ослабить удар. Но в драке может случиться многое, и правило не вспомнится, да и такой уверенности, как в спортзале, не будет. Вот зачем под мозоль на вашей руке будет подложена стальная пластина.

— Стальная пластина?

— Гладкая, закругленная пластина. Тонкая, но достаточно твердая, чтобы усилить мозольный нарост. С обратной стороны у нее находятся маленькие амортизационные кольца, смягчающие силу удара по вашим собственным костям. И помните, ваш противник не будет зажат в демонстрационные тиски и не подставит сам руку, ногу или шею так, чтобы вам было удобнее бить по ним.

Майк засмеялся, почувствовав себя лучше. В конце концов, сейчас ему не надо было терять ничего из своей личности. Он не хотел бы опять менять голос, поскольку наконец-то привык к этому. А его синие глаза были ярче и выразительней прежних, карих. Сегодня предстояло перенести всего лишь маленькую операцию, а не глобальное хирургическое вмешательство.

Майк нашел хирургический кабинет, позволил вежливому седоволосому человеку провести себя внутрь и задвинуть в отверстие стены. На этот раз анестезия не применялась, поскольку надрез мозоли был безболезненным. Все было так, словно он находился в огромном чреве: здесь царило тепло и еще темнота — стерильная, чистая, бесконечная. Глубоко в недрах машины что-то урчало, щелкали, становясь на свое место, диски с программами. Затем он почувствовал запах антисептика и холодок на руке. Потом появилось ощущение щекотки, неприятного царапанья, затем и оно исчезло. Рука Майка была плотно зажата в стальных пальцах, неожиданно мягких. Он мог сказать, когда пластинка вошла в разрез, — от этого по телу пробежала странная дрожь. Он мог сказать, когда мозоль была поставлена на место, и маленький аппарат для быстрого заживления шлепнулся на линию разреза. Аппарат жужжал, шипел, щелкал. Потом Майк снова оказался на свету.

— Позвольте взглянуть, — сказал хирург. Майк протянул руку.

— Отлично.