Дин Кунц - Избранные произведения. I том [Компиляция]

И пусть Рэндол Шестой напоминает себе, что встреча с Арни О'Коннором, возможно, его судьба, он остается на месте.

Если тело его парализовано, то в рассудке бушует буря. От возбуждения мысли путаются, напоминая осенние листья, поднятые с земли порывом ветра.

Он отдает себе отчет в том, что возбуждение будет нарастать, порыв ветра перейдет в шквал, ураган, и он вообще потеряет способность соображать. Ему отчаянно хочется раскрыть сборник кроссвордов и начать заполнять ручкой пустые клеточки.

Если он уступит этому желанию, то заполнит не один кроссворд, не два, все до последнего. Ночь пройдет. Наступит утро. Он навсегда лишится мужества, без которого ему не уйти из «Рук милосердия».

Порог. Коридор. Одним шагом он может переступить через первый и очутиться во втором. Он делал это прежде, но теперь шаг этот равносилен тысячемильному путешествию.

Разница, разумеется, в том, что раньше он не собирался идти дальше этого коридора. На этот раз его цель — мир за стенами «Милосердия».

Порог, коридор.

Внезапно порог и коридор возникают перед его мысленным взором в виде двух слов, написанных черными буквами в двух рядах, вертикальном и горизонтальном, белых клеток. Это уже две записи в кроссворде, пересекающиеся на букве р.

Увидев два пересекающихся таким образом слова, он осознает, что и в реальности порог и коридор точно так же пересекаются в одной плоскости. И переступить один, чтобы попасть в другой, ничуть не сложнее, чем заполнение этих двух строчек буквами.

Он выходит из комнаты.

Геометрические фигуры на выполненном в стиле «арт-деко» фасаде кинотеатра «Люкс» казались более объемными в свете уличных фонарей.

Рекламное табло не освещалось, и Карсон подумала, что кинотеатр закрыт, а может, и вообще заброшен, пока, заглянув через одну из дверей, не увидела мягкий свет над буфетным прилавком: кто-то там работал.

Когда Карсон толкнула дверь, последняя открылась. Она вошла в фойе.

Большие стеклянные вазы со сладостями подсвечивались, чтобы покупатели лучше видели их содержимое. На стене за прилавком висели часы в цветах «кока-колы», белом и алом, словно напоминая о более спокойном времени.

Работал за прилавком тот самый гигант, которого она встретила в квартире Оллвайна. Она узнала его по мощной фигуре, до того, как он повернулся и посмотрел на нее.

Она бросила пропуск на стеклянный прилавок.

— Кто ты?

— Я вам уже говорил.

— Я не разобрала имени.

Он чистил машину для приготовления попкорна. Теперь вновь занялся ею.

— Меня зовут Дукалион.

— Это имя или фамилия?

— Имя и фамилия.

— Ты здесь работаешь?

— Я владелец этого кинотеатра.

— Ты напал на сотрудника полиции.

— Правда? Вам причинили боль? — Он улыбнулся, не саркастически, а с удивительной теплотой, учитывая его лицо. — Или пострадала только ваша самооценка?

Его уверенность в себе произвела на нее впечатление. И причину этого не следовало искать в его габаритах; громилой он точно не был. Исходившее от него спокойствие больше ассоциировалось с монахами в их просторных рясах.

Некоторые социопаты тоже вели себя как добропорядочные граждане, выжидая удобного момента, чтобы наброситься на ничего не подозревающую жертву.

— Что ты делал в моем доме?

— Из того, что я увидел, мне стало ясно, что я могу вам доверять.

— Почему меня должно волновать, можешь ты доверять мне или нет? Держись подальше от моего дома.

— Ваш брат — тяжелая ноша. Вы несете ее достойно.

Она встревожилась.

— Не. Лезь. В. Мою. Жизнь.

Он положил влажную тряпку, которой протирал машину для приготовления попкорна, снова повернулся к ней. Их разделял только прилавок.

— Именно этого вы хотите? — спросил он. — Правда? Если вы хотите именно этого, почему пришли, чтобы услышать все остальное? Вы бы не пришли сюда только для того, чтобы сказать мне: «Держись подальше». Вы пришли с вопросами.

Его проницательность, его добродушие никак не вязались с устрашающей внешностью.

Поскольку Карсон молчала, он добавил: «Я не собираюсь причинять вреда ни Арни, ни вам. Ваш враг — Гелиос».

Она удивленно моргнула.

— Гелиос? Виктор Гелиос? Владелец «Биовижн», известный филантроп?

— Ему хватает наглости называть себя Гелиосом в честь древнегреческого бога Солнца. Гелиос… дарующий жизнь. Это не настоящая его фамилия. Настоящая его фамилия — Франкенштейн.

После того, что он сказал в квартире Оллвайна, после признания, что его собрали из частей трупов и оживили ударом молнии, ей следовало ожидать такого продолжения. Она, однако, не ожидала, и ее это разочаровало.

Карсон чувствовала: в Дукалионе есть что-то особенное, помимо устрашающих габаритов и внешности, более того, по причинам, которые она еще не могла сформулировать даже для себя, хотелось, чтобы в нем было что-то особенное. Ей требовалось, чтобы у нее из-под ног выдернули ковер рутины, а ее саму зашвырнули в загадку жизни.

Может, слово «загадка» в ее конкретном случае было синонимом перемен? Может, ей требовались другие впечатления, отличные от тех, которые она могла получить на работе. Однако Карсон подозревала, что дело в другом: ей хотелось, чтобы ее жизнь обрела больший смысл. Она не могла точно сказать, что под этим подразумевала, но знала: того, что хочется, в отделе расследования убийств ей не найти.

А вот разговорами о Франкенштейне Дукалион ее разочаровал, потому что поставил себя на одну доску с психами, которые постоянно встречались ей по ходу обычных расследований. Он, конечно, казался странным, но совершенно вменяемым. Теперь выходило, что он из тех, кто уверен, что за ним следят агенты ЦРУ или инопланетяне.

— Да, — кивнула она. — Франкенштейн.

— Легенда — не выдумка. Факт.

— Разумеется. — Разочарование, каким бы оно ни было, оказывало на нее один и тот же эффект: ей хотелось шоколада. Она указала на большущую стеклянную вазу, которая стояла на прилавке. — Я бы хотела взять один из шоколадных батончиков «Хершис» с миндалем.

— Давным-давно в Австрии они сожгли его лабораторию дотла. Потому что он создал меня.

— Ага. И где болты, которыми твоя голова подсоединяется к туловищу? Тебе сделали операцию по их удалению?

— Посмотрите на меня, — настойчиво попросил он.

Еще несколько секунд она не могла оторвать глаз от вазы с батончиками «Хершис», но потом все-таки встретилась с ним взглядом.

В его глазах пульсировало сияние. На этот раз она стояла совсем рядом и не могла принять это сияние за отблеск от какого-то другого источника света.

— Я подозреваю, что сейчас по этому городу бродят существа, еще более странные, чем я… и Франкенштейн начал терять над ними контроль.