Дин Кунц - Избранные произведения. I том [Компиляция]

— Ты еще можешь выиграть, но не в пять ходов.

— А мне кажется, что я уже проиграл.

— Варианты есть всегда… пока их не остается.

— Что бы ни привело тебя сюда… — заговорил Майкл, — нам теперь есть, что терять, и идти на риск все сложнее.

Девкалион посмотрел на малышку, сидящую у него на руке.

— Она может потерять больше, чем любой из нас. Ее жизнь только началась, а если он добьется своего, то она не сможет ее прожить. Виктор жив.

В четырех милях от города Эрика свернула с автострады на дорогу с гравийным покрытием, с обеих сторон которой росли громадные сосны. Саму дорогу перегораживали мощные ворота, сваренные из стальных труб, и Эрика открыла их, нажав кнопку на пульте дистанционного управления.

Их дом находился за холмом, так что с автострады увидеть его не представлялось возможным. Длинная подъездная дорожка упиралась в двухэтажный кирпичный дом с гранитными подоконниками. Оба крыльца, парадное и заднее, построили из серебристого кедра. О каком-то архитектурном стиле говорить не приходилось, но дом производил впечатление. В таком мог жить вышедший на пенсию судья или сельский врач, короче говоря, человек, который ценил аккуратность, порядок и гармонию, причем не за счет красоты.

За домом выстроились три огромные ели. Они защищали дом от северного ветра, не загораживая от солнечных лучей, что, несомненно, являлось плюсом, учитывая долгие зимы Монтаны.

Эрика припарковалась перед примыкающим к дому гаражом и вошла в дом через заднее крыльцо. Сразу поняла, что-то не так, и, поставив на стол коробку с булочками, позвала: «Джоко?»

Всякий раз, когда Эрика возвращалась после коротких поездок по хозяйственным делам, Джоко радостно приветствовал ее, ему не терпелось услышать о том, что она делала в супермаркете или в химчистке, словно речь шла об эпических приключениях. Иногда он декламировал сочиненные им стихотворения или пел песни, которые написал в ее отсутствие.

Тишина встревожила Эрику.

— Джоко? — вновь позвала она, возвысив голос.

Откуда-то донесся его приглушенный ответ:

— Кто ты?

— А как ты думаешь? Это я, разумеется.

— Я? Я кто? Я кто, кто, кто, кто? — спрашивал Джоко.

Поворачивая голову то направо, то налево, Эрика кружила по кухне, пытаясь понять, откуда доносится голос.

— Я, Эрика. Ты где?

— Эрика уехала. На час. Один час. Она не вернулась. Что-то ужасное случилось. С Эрикой. Ужасное. Ужасное.

Голос Джоко доносился из кладовой.

Эрика подошла к закрытой двери.

— Я вернулась, — пока ей не хотелось рассказывать ему о Викторе. Эта новость его сильно бы огорчила. — Дорога заняла больше времени, чем я думала.

— Эрика позвонила бы, если б задерживалась. Эрика не позвонила. Ты не Эрика.

— У меня не такой голос, как у Эрики?

— У тебя чужой голос.

— Мой голос не чужой. Я говорю, как и всегда.

— Нет. Нет, нет, нет. Джоко знает голос Эрики. Джоко любит голос Эрики. Твой голос приглушенный. Приглушенный и странный, и приглушенный.

— Он приглушенный, потому что я говорю с тобой через дверь.

Джоко молчал, возможно, обдумывал ее слова.

Она попыталась открыть дверь, но та не открывалась. Замка на двери в кладовую не было.

— Ты не даешь двери открыться, Джоко?

— Говори с Джоко через замочную скважину. Тогда твой голос не будет приглушенным, и странным, и приглушенным. Если ты действительно Эрика.

— Это, возможно, хорошая идея…

— Это блестящая идея, — объявил Джоко.

— …но в этой двери нет замочной скважины.

— Что случилось? Где замочная скважина? Куда она подевалась?

— Это кладовка. Замка не требуется. Поэтому нет и замочной скважины.

— Тут была замочная скважина! — настаивал Джоко.

— Нет, маленький. Никогда не было.

— Без замочной скважины Джоко бы задохнулся. Джоко задохнулся? — его голос дрогнул. — Джоко мертв? Он мертв? Джоко в аду?

— Ты должен выслушать меня, маленький. Выслушать внимательно.

— Джоко в аду, — он зарыдал.

— Глубоко вдохни.

— Джоко гниет в аду !

— Ты можешь глубоко вдохнуть? Медленно и глубоко. Сделай это для меня, сладенький. Давай.

Через дверь она услышала, как Джоко глубоко вдыхает.

— Очень хорошо. Молодец.

— Джоко мертвый в аду, — в голосе слышалась тоска, но паника частично ушла.

— Еще раз глубоко вдохни, сладенький, — после того, как он трижды глубоко вдохнул, Эрика предложила: — А теперь оглянись! Ты видишь коробки с макаронами? Со спагетти? С пирожными?

— Гм-м-м… макароны… спагетти… пирожные. Да.

— Ты думаешь, в аду есть макароны, спагетти, пирожные?

— Возможно.

Она сменила тактику.

— Мне очень жаль, что так вышло, Джоко. Я извиняюсь. Мне следовало позвонить. Я просто не отдавала себе отчет, как много прошло времени.

— Три пакета с красной фасолью, — сказал Джоко. — Три больших пакета с красной фасолью.

— Это доказывает, что ты не в аду.

— Да, согласен. Это доказательство.

— Я люблю красную фасоль. Поэтому ты и видишь три пакета. Знаешь, что я люблю помимо красной фасоли? Булочки с корицей из «Пекарни Джима Джеймса». И я только что положила дюжину булочек на кухонный стол.

Джоко молчал. Потом дверь приоткрылась, и Эрика отступила на шаг. Дверь распахнулась, и маленький человечек уставился на нее.

Поскольку ягодиц у Джоко практически не было, Эрика ушила синие джинсы, чтобы они не болтались сзади. Его футболку украшало изображение Кувалды, одного из звезд рестлинга. Из-за того, что его тоненькие ручки по длине на три дюйма превосходили руки любого ребенка его роста и выглядели так, что вызвали бы дрожь у самой любящей мамаши, Эрика удлинила рукава, чтобы они закрывали и половину кисти.

Джоко моргнул.

— Это ты.

— Да, — кивнула Эрика, — это я.

— Значит, Джоко не мертвый.

— Значит, Джоко не мертвый.

— Я думал, ты умерла.

— Я тоже не умерла.

Он вышел из кладовой.

— Булочки с корицей Джима Джеймса?

— По шесть на каждого, — подтвердила Эрика.

Он ей улыбнулся.

Когда она только познакомилась с Джоко, его улыбка вызывала у нее ужас. Лицо Джоко, и без того не красавца, превращалось в жуткую маску, от которой становилось не по себе даже ей, жене Виктора Франкенштейна. Но за два прошедших года Эрика полюбила эту улыбку, потому что его радость всегда заставляла ее сердце оттаять.

Он так много страдал. И заслужил немного счастья.

Материнская любовь превращала в красоту то, что весь мир находил нелепым и отвратительным. Ладно, пусть его лицо не было красивым, но колоритным — это точно.

Джоко подскочил к кухонному столу, забрался на стул, хлопнул в ладоши, увидев белую коробку с булочками.

— Подожди, пока я принесу тарелки и салфетки, — предупредила Эрика. — И что ты будешь пить?