Лайон де Камп - Межпланетные туры

На церемонии приема в братство Хитафия смирно сидел, как бы на корточках, среди таких же новичков. Они поглядывали на него кто с опаской, кто с отвращением. Когда им объяснили возможные будущие обязанности, Фицджеральд и еще двое членов братства решили устроить небольшое веселое представление садистского толка — из разряда тех, что обычно сопутствуют таким обрядам. Как по мановению волшебной палочки откуда-то появились две деревянные лопатки, наподобие ракеток для настольного тенниса, только поувесистее. На новичков обрушился град вопросов, один другого бестолковее. За нерасторопность провинившийся получал удар лопаткой, в случае же своевременного ответа салаг наказывали лишь за то, что они салаги. Только Хитафия не переставал удивляться:

— А меня никто не ударять?

— И тебе не терпится получить на орехи, чудище? — спросил Фицджеральд.

Конетшно. Это часть приема в братцы. Мое сердце рваться пополам, если я не полутшить удар, как все.

— Члены братства явно были сбиты с толку и недоуменно посматривали друг на друга. Ближе к хвосту тело Хитафии приобретало обтекаемую форму, и ничего, что можно было бы обозначить словом «задница», там не имелось.

Наконец Браун спросил:

— Как же это, черт возьми, исполнить? Где у него это самое… то есть куда его ударять?

— О, везде! — заверил Хитафия.

Браун, судя по виду, недовольный развитием событий, взмахнул своей лопаткой и хорошенько приложился по ляжке осирианца. Удары сыпались один за другим, пока Хитафия не изрек:

— Я даже нитшего не тшувствовать. Вы есть уверены, што не наротшно бить меня так легко? Это бы сильно ранить мои тшувства.

Браун сокрушенно покачал головой:

— Ему все как слону дробина. Давай теперь ты, Джон.

Фицджеральд как следует размахнулся и ударил по боку Хитафии лопаткой так, что она развалилась пополам. Сам Джон сжал от боли руку, оглядел товарищей по братству и сказал:

— Полагаю, следует считать, что ты свое получил, Хитафия. Перейдем лучше к делу.

Остальные новички лишь усмехнулись, явно довольные тем, что для них экзекуция закончилась. Однако они рано радовались. Одураченные старожилы братства не собирались оставаться в долгу. Новичкам было велено явиться следующим вечером туда же для так называемого благодарственного танца и кое-какой работенки по прислуживанию гостям. Вдобавок им было строго-настрого наказано через неделю прийти для продолжения посвящения и каждому принести с собой трех кошек.

— Хитафия счет своим долгом прибыть на танцы за час до начала. Пуще того, чешуйчатую шею осирианца украшал черный галстук-бабочка. Джон Фицджеральд, конечно же, пришел с Алисой Холм. Герберта Ленгиела это задело, он не знал, куда себя деть, и старался под маской усталости скрыть досаду от того, что Алиса пришла не с ним.

Когда с подносом, уставленным напитками, проследовал Хитафия, некоторые девушки, никогда прежде осирианца не видевшие, завизжали. Алисе тоже хотелось вскрикнуть, но она взяла себя в руки и сказала:

— Ты танцуешь, Хитафия?

— Увы, мисс Холм, не имею возмошность.

— О, держу пари, что ты должен танцевать божественно!

— Не есть так. Дома, на Осирисе, я исполнял танцы ухаживания лутше всех. Бросайте взгляд на мой хвост! Боюсь, што для меня будет надо весь пол. Вы не представлять, как тяжело иметь хвост в мире, где у все нормальные существа хвост нет. Каждый раз, когда я проходить тшерез вращательная дверь…

— Пойдем потанцуем, Алиса, — вмешался Фицджеральд. А ты, чудище, займись своим делом как официант.

— Ну что ты, Джон! — взмолилась Алиса. — Похоже, ты ревнуешь меня к бедняге Хитафии. А я нахожу его очаровательным.

— Я ревную к скользкой рептилии?! Ха-ха! — усмехнулся Фицджеральд, и они закрутились в танце, напоминающем зулусские пляски.

На следующем собрании по приему новых членов братства стоял невообразимый вой — каждый из кандидатов принес с собой по три кошки, прошествовав с ними по дорожкам университетского городка мимо домов и окон своих друзей.

Браун спросил:

— А где же Хитафия? Чудище обычно не опаздывает.

В этот момент в дверь позвонили. Один из новичком открыл ее и тут же отпрянул, а потом скакнул назад, как испуганный олененок, только не с такой грациозностью, а из горла его выбулькнулось что-то вроде лягушачьего кваканья.

В дверном проеме нарисовался Хитафия, с взрослой львицей на поводке. Кошки сыпанули в разные стороны и полезли на занавески, стеллажи и прочие возвышенности. Братьям-йотянам тоже нестерпимо захотелось спрятаться куда подальше, и они остались сидеть на своих местах лишь потому, что не хотели ударить лицом в грязь перед новичками.

— Добрый ветшер! — поздоровался Хитафия. — Это — Тутси. Я взял ее напрокат. Подумал, што если приведу одна достатошно большая кошка, это будет если принес трех, как мне приказали. Вам она нравится, я надеяться?

— Ну и характер! — воскликнул Фицджеральд. — Не просто чудище, а с норовом.

— Теперь меня наказывать лопатками? — В голосе Хитафии звучала надежда.

— Тебя ими бить — что динозавра хлестать одуванчиками. — И Фицджеральд решил недополученные осирианцем удары переадресовать другие кандидатам.

Когда все связанное с приемом новых членов на этот раз было закончено, братья-йотяне устроили небольшое совещание. Бродерик сказал:

— Надо будет им на следующий раз придумать задание позаковыристее. В первую очередь Хитафии. Велим ему, например, принести… э-э… как насчет вставных зубов того парня — он не то императором был на Осирисе, не то еще кем? Из музея то есть?

Хитафия спросил:

— Вы говорить о зубы великого Главного инспектора — Фиссесаки?

— Да, инспектора Рыбы — ну, вы произносите это по-своему, но я имел в виду именно его.

— Это будет отшень большая тшесть. Пока мы не идти, могу я просить мистера Фиттшеральта говорить со мной об один момент?

Джон нахмурился и сказал:

— О'кей, монстр, только поживее. А то у меня свидание.

Они вышли, а остальные братья-йотяне услышали, как Хитафия что-то просвистел Джону в коридоре.

Затем осирианец выглянул из-за двери и сказал:

— Мистер Ленгиел, могу я и с вами поговорить? — И они тоже о чем-то пошептались-посвистелись в коридоре.

Остальные члены братства этого диалога не слышали, потому что их глазам предстало нечто несравненно более интересное. Джон Фицджеральд, в костюме с иголочки, вознамерился их покинуть, а заскучавшая львица в этот момент решила с ним немного поиграть: кто кого поборет? И чем сильнее он пытался вырваться — тем сильнее она на него наседала. Наконец он сдался и лег на спину, а Тутси села рядом и начала усердно лизать ему лицо языком, напоминающим крупный наждак. Терпение Фицджеральда было на исходе, когда вошел Хитафия и оттащил свою «киску» прочь.