Дмитрий Силлов - Закон Шухарта [≈ Счастье для всех] [litres]

Когда на тебя направлена пара стволов, любой человек нижней чакрой почует, попугать его решили автоматчики или же всерьез вознамерились нашинковать свинцом. У меня на этот счет вышеназванная чакра никогда не ошибается. Пытаться стрелять на опережение было глупо: даже если одного срежу, второй меня сто пудов очередью достанет. Поэтому мне ничего не оставалось, как бросить автомат и рухнуть на пол, словно за живым щитом укрывшись за умирающим «флектарном» и его незадачливым помощником.

Видимо, на случай проникновения нежелательных гостей в передвижной дом профессора существовали весьма однозначные и жесткие инструкции. Иначе автоматчики не стали бы стрелять в своих товарищей, один из которых даже не был ранен.

На редкость паскудное ощущение, когда тебя расстреливают в упор, – пусть даже сейчас ты укрылся за двумя телами, секунду назад еще живыми, а теперь уже однозначно мертвыми. Все равно как-то неприятно, когда ты ощущаешь, как бьют в чужую плоть автоматные пули, предназначенные тебе.

Но в то же время лежишь вот так себе на полу, временно живой и относительно здоровый, и ощущаешь невольно гордость за наше российское оружие. Будь в руках «флектарнов» даже тупорылые АКСу, не спасли б меня ни габаритные клоны профессора, ни их легкие бронежилеты. А так повезло в очередной раз, за что низкий поклон моей личной удаче, берегущей меня незнамо для чего.

Стрельба прекратилась резко, так же, как и началась. Выпустив по тридцать пуль, автоматы вполне ожидаемо одновременно замолчали. А на такие паузы у меня рефлекс – тем более что сзади уже наверняка очухался второй водила и сквозь повисший в салоне сизый пороховой дым целится мне между лопаток.

Я не ошибся.

Как только я совершил резкий перекат в сторону водительского отсека, в то место, где я только что лежал, ударила пуля. Я же продолжал катиться, словно сорвавшееся с нитки веретено – до тех пор, пока мое плечо не врезалось в ногу стрелка. Над головой грохнул второй выстрел, но пуля ушла в потолок, а водитель, ноги которого я подсек, потерял равновесие и грохнулся навзничь.

Хороший удар затылком об железку обычно приводит минимум к легкому размытию картины мира и появлению в глазах пресловутых звезд. Тем не менее пистолета водила из руки не выпустил, продолжая пытаться поймать меня на мушку.

Пришлось рисковать – в который раз уже за пару минут. Я ринулся вперед и за долю секунды до того, как водитель нажал на спусковой крючок своего «Зиг-Зауэра», я успел тупо ударить сверху вниз кулаком по направленному на меня стволу – ничего другого я просто не успевал сделать.

Раздался еще один выстрел, и водитель вскрикнул от боли. Пуля раздробила ему колено, а такие раны сразу же дарят букет ощущений в полном объеме. Но до конца осознать горечь потери я ему не дал.

Протянув руки вперед, я схватил незадачливого стрелка левой рукой за запястье, а правой просто взялся за ствол и вывернул пистолет из вражьей кисти, закручивая оружие против часовой стрелки. Оптимальный способ, кстати. Палец противника соскальзывает со спускового крючка, исключая возможность случайного выстрела, а ты, вырвав пистолет, получаешь возможность противоходом треснуть супостата рукояткой по кумполу.

Что я и сделал, но наблюдать последствия удара не стал. Хрустнуло что-то – и ладно, безоружный и оглушенный не так страшен, как автоматчики, уже почти успевшие перезарядить свои МР5.

Но в бою «почти» не считается. Вставать с пола было некогда, поэтому я, ухватив «Зиг-Зауэр» двумя руками, принялся палить из положения лежа по пятнистым силуэтам, плавающим в пороховом тумане.

С расстояния в несколько шагов в плане поражения ростовых фигур обычная пистолетная пуля весьма эффективна – если, конечно, на ее пути к цели не находятся еще два человеческих тела, как было это в моем случае несколько секунд назад. Поймав грудной пластиной легкого бронежилета кусочек горячего свинца, один из «флектарнов» улетел в недра салона, безнадежно сломав по пути резной ореховый стол.

Второму повезло меньше. Он уже поднимал автомат, готовясь изрешетить шибко шуструю цель, но та оказалась быстрее на долю секунды.

Мозги автоматчика неаппетитно брызнули на громадное зеркало. Сам же бывший владелец этих мозгов, снеся легкую перегородку, рухнул на хозяйскую кровать, пятная подушку остатками содержимого черепной коробки.

«Флектарн», унесенный первым выстрелом, оказался упорным. Гибель товарища его ничему не научила. Он шевельнулся и попытался дотянуться до своего автомата, что меня категорически не устраивало – боковым зрением я заметил, как водитель, гонявшийся за Шухартом, изменил первоначальное решение и тоже потянулся за пистолетом, решив принять посильное участие в шоу внутри салона.

Может, в другое время я бы обошелся с автоматчиком более гуманно. Но время было не другое, а самое что ни на есть настоящее, причем у меня не было даже лишней секунды. Поэтому мне пришлось нажать на спуск, повторив трюк с вышибанием мозгов пистолетной пулей, после чего я приставил ствол «Зиг-Зауэра» к голове водилы и сказал:

– Хальт! Хенде хох!

В детстве я любил смотреть кино про фашистов, поэтому, как и все пацаны моего возраста, в совершенстве владел тремя немецкими словами, которыми в фильмах наши бойцы тормозили фрицев и заставляли их поднять руки.

Волшебные слова сработали и на этот раз. Водила резко ударил по тормозам и резко задрал кверху свои «хенде». Понятное дело. Клон ты, не клон, а жить-то охота, и горячий ствол под мочкой уха ясно дает понять, что в случае неповиновения и твои мозги могут расплыться неаппетитной кляксой на лобовом стекле.

– Гут, – сказал я, припомнив еще одно киношное слово и тем самым полностью истощив свои познания в немецком. Теперь еще было бы невредно узнать, задавил все-таки клон Шухарта или же тому повезло в очередной раз?

Тому повезло. По крыше броневика забухали берцы, и американец спрыгнул в салон.

– Факинг шит! – с душой произнес он на родном языке.

– Согласен, – отозвался я. Внутреннее убранство салона после нашей перестрелки выглядело и вправду дерьмово. – А теперь как бы нам объяснить…

Договорить я не успел. Рэд что-то протявкал явно не на английском, и клон, торопливо кивнув, двинул броневик по направлению к пристани.

– Еще одна «большая зуда», – пояснил Шухарт. – Профессор хотел, чтобы я мог свободно общаться с его учеными, выписанными из Германии.

– Логично, – кивнул я, слегка завидуя. Лично для меня языки всегда были проблемой. Ломаные английский и французский, на которых я общался с коллегами в Легионе, не в счет – это не знание языка, а так, необходимость, как лопух вместо туалетной бумаги.