Михаил Михеев - Рожденные в огне [litres]

Однако готовность сплясать на русских могилах – товар, который не только плохо продается, но и успеха не гарантирует. Сейчас адмирал пожинал плоды собственной некомпетентности, которая и породила то, что впоследствии на Урале называли «атакой клоунов». Рыхлый походный строй мало подходил для боя. А уральцы позволили себя обнаружить очень простым способом – дождались, когда противник вышел на дистанцию, с которой артиллерия современных кораблей с девяностопроцентной вероятностью пробивала защиту старых линкоров, и обрушили на голову колонны сосредоточенный залп. Идущий головным линкор «Бретань» в буквальном смысле слова вывернуло наизнанку. Секунду спустя взорвался, раскидав во все стороны пылающие обломки, линейный крейсер «Виктория». Флагману оторвало треть корпуса, а линкору «Прованс» как ножом распахало корпус от носа до кормы. И лишь пятый попавший под удар корабль, «Мария-Тереза», издали выглядел неповрежденным. Только почему-то окутался облаком газа – наверное, атмосферу стравливал… Уже после сражения выяснилось, что на корпусе старого линкора образовалось свыше двухсот пробоин, многие сквозные, что вызвало мгновенную разгерметизацию. К тому моменту, когда до него добрались спасательные партии, экипаж был давно уже мертв.

Стоящий в рубке своего корабля Лурье не надевал скафандра. Смысл? Воздух стравили только из внешних отсеков, а здесь было нормальное давление. Он стоял, расставив ноги на ширину плеч, руки сцеплены за спиной, лицо каменно-спокойное, что для импульсивного француза совершенно несвойственно. Только желваки на скулах играли. С командиром «Бретани» они когда-то вместе учились, а уж сколько вина выпили… Да и на других кораблях наверняка хватало тех, кого он знал – флот организация не то чтобы маленькая, а, скорее, узкая. Сказать, что все друг друга знают, нельзя, но вот общие знакомые у тех офицеров, кто успел хоть немного послужить, всегда найдутся. А ведь служил Лурье далеко не первый год. Он сжал челюсти так, что заскрипели зубы, почувствовал на языке противное крошево эмали и, потратив несколько секунд на то, чтобы справиться с эмоциями, коротко бросил:

– Всем кораблям эскадры! Огонь по готовности. Если сдаются… Пленных брать.

Это было единственное, что он мог сейчас сделать для тех, кого бросили на убой ради непонятных целей…

Сражение продолжалось еще около часа. Правда, большая часть времени ушла на то, чтобы переловить разбегающиеся корабли конфедератов. Транспорты захватывать никто и не пытался, хотя они-то как раз не против были сдаться. Но «нечего всякую дрянь в свой порт тащить», а потом еще и кормить уродов, которые шли сюда, чтобы убить тебя и твою семью. Поэтому транспорты расстреливали сразу и безжалостно, наплевав на то, какую репутацию это создает Уралу. «Мы их сюда не звали…»

Зато когда мониторы единодушно заявили о своей сдаче (видать, на экипажи штурмовых кораблей произвели неизгладимое впечатление быстрота и жестокость расправы с теми, кто пытался сопротивляться), их капитуляцию приняли сразу. Эти корабли представляли для флота Урала немалую ценность, и народ это понимал. Еще сдалось около десятка кораблей эскорта, которые, пусть их возможности и были весьма ограниченными, еще можно было как-то использовать. Ну и чуть позже аварийные партии, разыскивающие пилотов, сбитых во время атак на авианосцы, подобрали в космосе около сотни тех, кто выбросился из гибнущих кораблей в спасательных шлюпках или просто в скафандрах, хотя многие и считали, что спасенные не стоят затраченных на них усилий.

Адмиралу Ландсбергису не хватило мужества на то, чтобы погибнуть вместе со своим флагманом. Когда «Аризона» начала рассыпаться на части, шансов спастись у него было немного, однако адмирал, проявив умения изворотливости и выживаемости, натренированные в его роду еще со времен крестовых походов, в которых немцы старательно вычищали генофонд прибалтов мечами по шеям нерасторопных, первым успел добраться до шкафа с аварийными скафандрами. Второй уже не успел, а первый, сам адмирал, захлопнул забрало гермошлема за миг до того, как переборка оторвалась и улетела в неведомые дали космоса, а следом за ней все, кто находился в тот момент на мостике гибнущего линкора.

Как он не сошел с ума, несколько часов болтаясь в космосе? Да хрен его знает. Хрен – он вообще все знает… Тут и более закаленные люди ломались и с катушек съезжали. Но адмирал оказался не то чтобы храбр – скорее, толстокож. И, когда его бренное тело зацепил силовой захват спасательного бота «Пилигрим» (вообще-то ботам названия не полагаются, только буквенно-цифровой код, но для спасателей закон не писан), Ландсбергис пребывал во вполне приличном состоянии. И моральном, и физическом. Обоссался, конечно, все же аварийный скафандр – штука донельзя примитивная, без системы отведения выделений, но по сравнению со всем остальным это такая мелочь…

Более всего Ландсбергиса возмутило то, что когда его выловили из космоса, то не стали смотреть на его адмиральские регалии. Почему-то он был свято убежден, что в любой заднице мира они гарантируют ему почет и уважение. Однако спасатели на них даже не взглянули. Точнее, даже не увидели, поскольку из скафандра выбраться не дали, а на вопли обращали внимания не больше, чем на свист воздуха в разрегулировавшейся вентиляции. Взяли за шкирку, отвели в трюм, где нашлись длинные ряды одинаковых кресел, равно функциональных и неудобных. К одному из таких кресел и пристегнули, заблокировав замок таким образом, что открыть его не смог бы и сам Гудини.

Что все это не стоящие внимания мелочи, адмирал понял, когда его вместе с еще двумя десятками пленных доставили на флагманский линкор уральцев, громаду с массой покоя, в полтора раза большей, чем у несчастной «Аризоны». Корабль, кстати, явно заслуженный, побывавший в боях – все же послужить Ландсбергис успел, и опытным взглядом сразу оценил и следы ремонта, и качество, с которым были наложены броневые плиты взамен поврежденных. Но это, откровенно говоря, его не смутило. Ну, корабль, ну, большой… Хорошо, пускай самый большой из тех линкоров, на которых Ландсбергису приходилось бывать, хотя совсем недалеко, как он успел заметить в иллюминатор бота, в космосе бултыхалась еще одна дура, уже совершенно неприличных размеров. И откуда у этих варваров такая современная техника? Однако из состояния равновесия его вывело нечто совсем другое.

Лицо командующего вражеской эскадрой было знакомым. Неудивительно – русских вообще и уральцев в частности на флоте хватало. Не слишком благонадежны, но как солдаты хороши! Главное, не продвигать их наверх… Естественно, Ландсбергис не помнил, кто перед ним – адмирал вообще относился к младшим по званию с пренебрежением, а этот еще и молодой. Слишком молодой для своих контр-адмиральских погон. Из всех, с кем он мог столкнуться здесь, Ландсбергис запомнил только Александрова, и то не по необходимости даже – какое ему дело до вожака сепаратистов? Просто один момент имя Александрова, одержавшего несколько заметных побед, гремело. Тот же человек, который здесь и сейчас командовал эскадрой, прошел мимо внимания Ландсбергиса. Мало ли на свете русских, пускай даже и с Урала? Однако, когда он заговорил…