Лоис Буджолд - Избранные произведения. II том

— Знаешь, я ведь очень опытный дозорный, — выпалил он в напряженной тишине. — Я однажды принял роды на дороге у Мертвого озера. — Тут он усомнился, что в данных обстоятельствах о том происшествии стоило рассказывать, но было слишком поздно менять тему. — Ну, не одной рукой, конечно, тогда у меня были еще обе руки, только все равно я был очень неуклюжим. К счастью, это был четвертый малыш у той женщины, и она была в состоянии говорить мне, что делать. Так она и поступила — не стесняясь в выражениях. Ей не очень-то понравилось, что приходится обходиться моей помощью. Как только она меня не обзывала! Ее ругательства я берегу как сокровище — они очень пригодились мне, когда пришлось учить уму-разуму бестолковых молодых дозорных. Мне тогда было двадцать два, и я ужасно гордился своим подвигом, словно сам родил младенца. Скажу тебе честно: ни одного разбойника я не боялся так, как той женщины.

Рассказ вызвал у Фаун слабую улыбку, как Даг и надеялся. Вот и хорошо, что он не стал придумывать несуществующих сестер: ведь Фаун могла спросить, как их зовут, и тут воображение могло ему изменить. Веки Дага стали такими тяжелыми, словно кто-то незаметно привесил к ним свинцовые гири. Комната начинала неприятно кружиться.

— Очень откровенная была та женщина. Показала мне пример, которого я никогда не забуду.

— Это заметно, — пробормотала Фаун и, помолчав, добавила: — Спасибо тебе.

— Ну, ты покладистая пациентка. Мне не придется брить тебя утром, и ты не запустишь мне в голову сапогом, потому что у тебя все болит и ты проснулась не в духе. Капризные и всем недовольные дозорные — та еще компания. Можешь мне поверить.

— Они и в самом деле кидаются сапогами?

— Да. Я по крайней мере кидался.

Даг зевнул так, что у него свело челюсть. Все его синяки и ушибы решили напомнить о себе. Заговорив о сапогах, Даг вспомнил о том, что не снимал их два… нет, четыре дня: он и спал в них в ночь накануне стычки с разбойниками. Медленно поднявшись, он принялся расшнуровывать сапоги.

— Тебе будет удобнее, если я улягусь на крыльце?

Фаун взглянула на него поверх одеяла, которое натянула почти до губ. Розовых губ, хотя и не таких розовых, как Дагу хотелось бы… ну, по крайней мере не серых и не посиневших.

— Нет, — ответила Фаун странно безразличным тоном. — Не думаю, что мне так будет удобнее.

— Вот и хорошо. — Даг не мог сдержать зевоту. — Сейчас я не смог бы проползти через все это липкое варенье. Да и мягче на перинах. Ты оставайся у стенки, а я лягу с краю. — Он растянулся ничком, потом сообразил, что нужно повернуть голову, чтобы дышать. Повернулся он к Фаун — этот вид ему больше нравился — и попытался понять, что же видит из-за целой горы одеял. Темные кудри, нежная, как лепесток цветка, кожа — там, где не было синяков. Удивленный карий глаз. И пахла девушка гораздо приятнее, чем он сам…

— Мама, — пробормотал он, — овцы сегодня в безопасности.

— Овцы? — через секунду переспросила Фаун.

— Так дозорные шутят. — Шутят над крестьянами, и говорить этого Фаун не следовало. К счастью, усталость мешала ему продолжать разговор. Дагу хватило сил, только чтобы вытянуться и погасить свечу.

— Я не поняла.

— И хорошо. Спокойной ночи. — Его виноватое влечение к этому женскому телу, отделенному от него всего несколькими слоями ткани, было сильным, но очень кратковременным.

Фаун проснулась среди ночи, лежа на правом боку и глядя в стену кухни. Какая-то тяжесть давила ей на грудь, а сзади подпирало что-то вроде длинного комковатого валика. Тяжестью оказалась левая рука Дага, как поняла Фаун; должно быть, он очень крепко спит, раз так раскинулся: он всегда старался держать увечную руку в стороне, не на виду. Подбородок Дага царапал ей шею, нос уткнулся ей в волосы, и Фаун чувствовала, как его медленное дыхание колышет ее кудри. Даг был очень солидным препятствием между ней и дверью.

И всем, что в дверь могло войти… любыми страшными существами снаружи. Разбойниками, глиняными людьми, зловредными привидениями. И все-таки… не был ли высокий дозорный самым страшным из всех? Потому что к концу дня разбойники, глиняные люди, зловредные привидения неподвижно лежали у его ног, а он все еще шел. Хромал, но шел. Как же может самая страшная угроза давать такое чувство безопасности? Загадка…

Но даже если преодолеть страх перед ним, его усталость все равно пригвождала ее к месту. Выскользнуть наружу, не разбудив Дага, Фаун не удалось. Последовал не очень внятный спор о том, можно ли Фаун отправиться в уборную или лучше воспользовался горшком (Даг настоял на своем), следует ли ей сменить пропитанные кровью прокладки (Даг опять настоял) и где Дагу спать; тут было трудно сказать, кто выиграл спор, но дело кончилось тем, что улегся он на прежнем месте. Хоть Даг и принес Фаун новый нагретый кирпич, мучительные схватки продолжались, и в результате Даг уснул первым. Однако странный комфорт, который давало Фаун это костлявое тело, отгородившее ее от внешнего мира словно крепостной стеной, скоро помог уснуть и ей.

Когда Фаун проснулась в следующий раз, солнце стояло уже высоко, и Дага рядом с ней не было. Живот, который вчера раздирала боль, теперь просто ныл, хотя прокладки снова промокли от крови. Прежде чем Фаун успела запаниковать, на крыльце раздались шаги и тихое посвистывание. Фаун раньше не слышала, чтобы Даг свистел, но больше ведь никого тут не могло оказаться… Наклонив голову, в дверь вошел Даг и улыбнулся ей; дневной свет делал его золотые глаза особенно блестящими.

Должно быть, Даг умывался у колодца — его волосы были влажными, кровь и грязь с лица были смыты и даже царапины выглядели теперь не такими страшными. Пах Даг тоже вполне приятно, не то что накануне… впрочем, Фаун вспоминала тот запах с благодарностью: и в темноте, и на расстоянии нескольких футов она точно знала, где Даг находится. Дозорный явно воспользовался самодельным мылом бывшей хозяйки фермы — коричневыми комками, в которые женщина добавила лаванду и мяту.

Рубашки на Даге не было, а чистые серые штаны нашлись, похоже, среди одежды прежних хозяев; их Дагу пришлось подвязать веревкой. Фаун подумала, что они должны быть ему коротки не меньше чем на фут, но точно сказать не могла — штанины были заправлены в сапоги. Загар на теле Дага лежал неравномерно — кожа там, где ее закрывала рубашка, была белой, хоть и не такой белой, как кожа самой Фаун. По-видимому, Даг предпочитал одежду с длинным рукавом даже летом. Коллекция синяков на теле Дага выглядела почти так же впечатляюще, как ее собственная, но без одежды дозорный казался не таким тощим: под кожей перекатывались сильные мышцы.

— Доброе утро, Искорка, — весело сказал Даг.

Первым делом нужно было заняться неприятными, но необходимыми медицинскими процедурами; Даг взялся за дело с такой ловкостью, что Фаун почти сочла сгустки крови своим достижением, а не кошмаром.