Лоис Буджолд - Избранные произведения. I том

— Я это видела, — неожиданно подтвердила рыжая Беатрис. — Ребята Питта.

Майлз сдернул с головы шляпу и поклонился:

— Вы правы, мадам.

— Когда кланяешься, ты показываешь зад тем, кто у тебя за спиной, — бесстрастно заметила Беатрис.

— Это их трудности, — откликнулся Майлз. — Что до меня, то я хочу поговорить с вашим руководством. У меня есть планы по серьезному улучшению местных манер, в чем мне хотелось бы заручиться вашей поддержкой. Вы — самый крупный из сохранившихся здесь островков цивилизации, не говоря уже о военной дисциплине. Думаю, что пришло время расширить ваши границы.

— Все наши силы уходят на то, чтобы поддерживать теперешние границы, сынок, — ответила начальница. — Дудки. Так что убирайся.

— И сам себя обслужи, — предложила Беатрис. — Здесь тебе не дадут.

Майлз вздохнул, поворачивая шляпу в руках за широкие поля. Потом он несколько секунд покрутил ее на указательном пальце — и встретился взглядом с рыжей.

— Обратите внимание на мою шляпу. Это единственный предмет одежды, который мне удалось сохранить от покушения братьев-крепышей. Тех, кого вы назвали ребятами Питта.

Беатрис фыркнула.

— Эти подонки… А почему только шляпу? Почему не штаны? Почему уж тогда вообще не парадный мундир? — саркастически добавила она.

— Шляпа — это важнейшее средство общения. Вы можете сделать широкий жест, — тут Майлз сделал этот жест, — или показать свою искренность, — он прижал мнимую шляпу к сердцу. — Вы можете выразить смущение, — он прикрыл гениталии и виновато согнулся, — или ярость, — он с силой швырнул шляпу на землю, потом поднял и тщательно отряхнул. — Вы можете выказать решимость, — он нахлобучил шляпу на голову и надвинул на лоб, — или проявить любезность. — Тут Майлз снова сдернул шляпу, приветствуя Беатрис. — Видите шляпу?

Рыжей уже стало забавно:

— Да…

— А перья на шляпе видите?

— Да…

— Опишите их.

— О… пушистые такие.

— Сколько?

— Два. Сколоты вместе.

— А цвет перьев видите?

Женщина отступила, вдруг отрезвев, и покосилась на своих спутниц:

— Нет.

— Когда вы увидите цвет перьев, — негромко проговорил Майлз, — вы поймете, как можно раздвинуть ваши границы в бесконечность.

Беатрис молчала, и лицо ее было бесстрастно. Но начальница патруля пробормотала:

— Наверное, этому коротышке надо поговорить с Трис. В порядке исключения.

Женщина-командующая явно воевала на передовой: горбясь за экраном в каком-нибудь тыловом бункере не приобретешь такую мускулатуру, буграми перекатывающуюся под кожей. Она носила настоящее оружие, извергавшее настоящую смерть; она билась на грани человеческих возможностей, и война выжгла шрамы в ее душе. Ярость пылала в ней подобно пламени в угольном пласте: скрыто и неугасимо. Ей было, наверное, лет тридцать пять — сорок.

«Господи, я влюбился, — подумал Майлз. — Дорогая, вы нужны брату Майлзу в Армию реформации…» Потом он постарался овладеть собой. Наступил самый решающий момент его плана, и шутливая болтовня была бы здесь бесполезна и даже опасна.

«Обиженным нужна власть, больше ничего. Они думают, что власть спасет их от новых обид. Эту не заинтересует странное послание Сьюгара, во всяком случае — пока…»

Он набрал в легкие побольше воздуха.

— Мадам, я пришел предложить вам командование этим лагерем.

Женщина уставилась на него так, словно Майлз был каким-то паразитом, копошащимся в темном углу сортира. Глаза ее полоснули по наготе молодого человека, и ему показалось, что по всему телу — от подбородка до ступней — пролегли следы когтей.

— Которое вы, видимо, носите в своем планшете, — отрезала женщина. — Командования в этом лагере не существует, мутант. Так что ты им распоряжаться не можешь. Отнеси его за нашу территорию по кусочкам, Беатрис.

Майлз увернулся от рыжей. Вопрос о мутантстве он прояснит потом.

— Командование в этом лагере будет создано мною, — объяснил он. — Обратите внимание: я предлагаю вам власть, а не отмщение. Месть — непозволительная роскошь. Командующие не могут ее себе позволить.

Трис поднялась со своей циновки, выпрямилась в полный рост, потом согнула колени, чтобы оказаться лицом к лицу с Майлзом, и процедила:

— Очень жаль, дерьмецо. Ты почти заинтересовал меня. Потому что я хочу отомстить. Каждому мужику в этом лагере.

— Значит, цетагандийцы добились своего: вы забыли, кто ваш настоящий враг.

— Наоборот, я узнала, кто мой настоящий враг. Хочешь знать, что они с нами делали — наши собственные парни?..

— Цетагандийцы хотят, чтобы вы думали, будто все это, — тут он обвел рукой лагерь, — вы сотворили сами. Так что, воюя друг с другом, вы становитесь их марионетками. А они все время наблюдают за вами и наслаждаются вашим унижением. И вы знаете об этом!

Взгляд Трис на мгновение метнулся к куполу, потом опять вонзился ему в лицо.

— Власть лучше отмщения, — продолжал Майлз, не дрогнув перед горящими углями ее глаз. — Власть — это нечто живое, и благодаря ей вы протягиваете руку к будущему. А месть — мертва, она тянется из прошлого и тащит вас назад.

— А ты талантливый враль, — оборвала его Трис. — Я тебя уже раскусила: ты норовишь схватить, что плохо лежит. Вот настоящая власть. — Она сжала руку у него под носом, поиграв мускулами. — Это единственная власть, которая здесь существует. У тебя ее нет, вот ты и ищешь, к кому бы приткнуться. Но ты не туда обратился.

— Нет, — возразил Майлз и постучал себя по лбу. — Вот где настоящая власть. И этого у меня хватает, никуда обращаться не надо. Власть, которая управляет силой. — И он шлепнул по своему кулаку. — Люди могут сдвинуть горы, а людьми движут идеи. Но верно и обратное — на ум можно воздействовать через тело! Для чего, по-вашему, все это, — он указал на лагерь, — как не для того, чтобы воздействовать на ваши умы через ваши тела? Когда вы позволили цетагандийцам свести вашу силу только вот к этому, — и Майлз для вящей наглядности рискнул сжать ее бицепс, — вы тем самым отдали им свое главное оружие. И они победили.

— Они все равно победили, — отрезала Трис, стряхивая с себя его руку. (Майлз облегченно вздохнул: она не сочла нужным ее ломать.) — Что бы мы ни делали в этом цирке, никакого толка не будет. Все равно мы будем пленными. Они могут отключить нам пищу, или чертов воздух, или смять нас в лепешку. И время работает на них. Мы можем сколько угодно надрывать себе кишки, восстанавливая порядок (если ты к этому гнешь), а им только и нужно подождать, пока он снова нарушится. Мы побеждены. Мы в плену. И тебе пора начать привыкать к этой мысли.

— Эту песенку я уже слышал, — ответил Майлз. — Включите мозги. Если бы они собирались держать вас тут вечно, то могли бы сразу всех кремировать и сэкономить немалые расходы на поддержание этого лагеря. Нет. Им нужны ваши умы. Вы находитесь здесь потому, что вы — лучшие бойцы Мэрилака: самые отважные бойцы, самые сильные, самые отчаянные, самые опасные. Вы те, от кого будут ждать руководства все противники оккупации. Цетагандийцы хотят сломать вас, а потом вернуть на Мэрилак, как вакцину: убеждать своих соплеменников сдаться. Когда вот это убито, — Майлз прикоснулся ко лбу Трис (о, едва-едва), — тогда цетагандийцам больше нечего бояться вот этого, — он приложил палец к ее бицепсу. — Вас сломают, а потом отпустят в мир, чей горизонт замкнет вас подобно этому куполу. — Война не окончена, поймите. И вы находитесь здесь, потому что цетагандийцы все еще ожидают, когда Фэллоу-Кор падет.