Вадим Булаев - Зюзя. Книга третья

Стоящий за спиной снова напомнил о себе, дыша чем-то кислым, едким.

– Ты понял?!

– Понял...

Перевёл взгляд на других защитников фортика. Мужики стояли ровно, угрюмо, зажав в натруженных руках оружие и изредка, мельком, точно стесняясь, посматривали на своего предводителя. Им тоже страшно, но держатся.

И в этот момент я их зауважал. Не до преклонения – с этим бы вышел откровенный перебор. Просто, по мужски. Все всё понимают, готовятся внутри себя к неизбежному, втайне веря в чудо.

Словно гром среди ясного неба заскрипели ступени лестницы, заставив вздрогнуть. Обернулись как по команде. На помост сторожко, точно боясь поломать прочное дерево, поднимался здоровенный парень лет двадцати семи с ручным пулемётом на плече. Ощутив на себе тревожные взгляды товарищей, он смутился и густым, великаньим басом прогудел, обращаясь к Фоменко:

– Петрович! Я это... припоздал чутка. Куда становиться?

Старик, чуть улыбнувшись, ласково кивнул здоровиле, указав рукой подле себя.

– Пока тут стой, Тёмочка. После посмотрим.

Охранник подвинулся, потянув за собой и меня. Пулемётчик, по медвежьи ворочаясь, занял указанное место и, с интересом глянув вдаль, уточнил:

– Все или ещё будут?

Ответил второй, не занятый моей особой, охранник.

– Тут бы с этими разобраться...

– Ну, пусть так, – ставя вверенное оружие прикладом на доски, скучно, в нос, пробубнил новый защитник и умолк.

– Идёт! – подал голос вперёдсмотрящий.

Люди приникли к брёвнам, вглядываясь в утреннее поле. От стоящего напротив грузовика действительно шёл человек с зажатой в левой руке белой тряпкой на палке. В другой руке, чуть перекашивая своим весом фигуру вправо, виднелась непонятная коробка казённо-зелёного цвета. Оружия у парламентёра не было.

Не доходя до поселения метров ста, визитёр, остановившись и неуютно поведя плечами, громко, внятно проорал:

– Не стреляйте! Сергей Юрьевич вам велел передать! Поговорить хочет!

В доказательство мужчина, приподняв, продемонстрировал свою ношу. Радиостанция. Старая, похожая на армейскую, видавшая виды.

Фоменко раздумывать не стал.

– Неси сюда! – крикнул он в ответ. И своим, не оборачиваясь. – Верёвку принесите.

Один из защитников, помоложе, рванул, минуя лестницу одним прыжком, к машинам. Через минуту вернулся с перекинутой через плечо бухтой старого, со следами разнокалиберной краски, альпинистского троса.

– Вот, – лихо скинув ношу и непонятно чему улыбаясь, протянул требуемое главному.

Старик в ответ только грустно вздохнул.

– Сюда давай, – вмешался пулемётчик, забирая бухту. – Я управлюсь.

И действительно, звероподобный Тёма умело, сноровисто распутал трос, выбросив свободный конец наружу.

Парламентёр стоял уже прямо под частоколом, нервно, нетерпеливо ожидая конца своей миссии. В волнении палку с тряпкой он поднял вверх, словно пытался прикрыться от смотрящих сверху защитников.

Наскоро, в три простых узла, привязав корпус рации к свободно болтающейся верёвке, посланец особиста облегчённо выпалил, задрав голову вверх:

– Готово! Тяните! – и жалобно. – Андрей Петрович, можно я пойду?

Пулемётчик тащил железную коробку быстро, без усилий. Фоменко, не отвечая, смотрел на процесс, сохраняя по-прежнему безэмоциональное, словно посмертная маска, выражение лица.

– Ну Андрей Петрович... Ну пожалуйста, – тоном провинившегося школьника канючил, не переставая, мужчина внизу. – Я ведь человек подневольный, а вы же меня знаете... Я водила только...

Наконец, вопли перепуганного парламентёра достигли ушей старика и тот бросил отрывистое:

– Вали!

Против ожидания, услышав заветное разрешение покинуть негостеприимных хозяев фортика, тот не побежал. Сжавшись, словно перед избиением, беспрестанно потея, посланец мелкими, рваными шажками побрёл прочь, каждую секунду ожидая выстрела в спину.

Но на него никто уже не смотрел.

Артём, перекинув на нашу сторону радиостанцию, передал её в руки охраннику за моей спиной. Странный оказался прибор. Вроде и знакомый – заслуженный советский ветеран размером с небольшой системный блок, и незнакомый одновременно – жёваный, в царапинах, с обычным проводом вместо антенны. Взамен телефонной трубки – перемотанная изолентой продолговатая коробочка с тангентой и микрофоном. Сбоку прикручен самодельный динамик в фанерном корпусе. Не иначе, второпях, на коленке собирали.

Фоменко, увидев такую подставу, ощерился, выплюнув:

– Сука!

Народ смотрел, не понимая такой перемены настроения у своего предводителя. Многим было не видно, потому помост натужно заскрипел – каждый старался высунуться половчее, никто не хотел пропустить предстоящие переговоры.

А до меня дошёл смысл происходящего, причём сразу – стоял рядом, видел, хоть и одним глазом, всё. Особист сознательно сделал так, чтобы его голос слышали все окружающие, не оставляя бывшему начальнику ни малейшего шанса на конфиденциальность переговоров и возможности словчить. Проще говоря – заставлял играть в открытую. Хитёр, ничего не скажешь!

Щёлкнул тумблер, в динамике зашипело. Петрович, нехотя взяв в руку коробочку, поднёс её к лицу и, нажав на тангенту, скрипуче заговорил:

– Серёжа, ты?

Ответили сразу.

– Я, Андрей Петрович, я.

– А почему я тебя не вижу? Ухари твои ручные – как на ладони, а сам что? Прячешься?

В динамике негромко засмеялись.

– Так я за грузовиком припарковался. Дрянь у вас дороги – на обочину не съедешь. Неужели надо свой лик явить? Соскучиться успели?

Фоменко перекосило словно от зубной боли.

– Зачем? Говори, чего хочешь? К чему тянуть?

Окружающие напряглись, боясь даже вздохнуть лишний раз.

– Закона хочу, – проговорил особист. – Правды. Справедливости.

– Не нужно пафоса, – перебил старик, усмехаясь краешками губ. – Не на собрании.

Фролов не смутился, сам перешёл в «наступление».

– Андрей Петрович! Вы зачем склады подожгли? Еле потушили... Ну собрались бежать – кто же вам мешал? Я же со всем уважением к былым заслугам, на горло, можно сказать, себе наступил, не препятствуя. Или вы всерьёз верите, что о вашей заимке никто не знал? Как ребёнок, честное слово... Стыдно. Мы же вместе столько лет рядом, чего вам не хватало? Во что людей втянули? Кто теперь ответит? Вы – вряд ли. Исполнители? Без сомнения. Только не забывайте...

«Красиво придумал, – думал я, – ответственностью народ запугивает. И раздор сеет – будто старый урод не при делах останется, сухоньким выйдет».

Так мыслил и Петрович. Не дав договорить своему бывшему заму, он заорал, брызжа слюной.

– Ты на жалость не дави! Не дави! Люди сами так решили – вольно жить, а не в холуях у банды твоей! Право имеют!