Вадим Булаев - Зюзя. Книга третья

А я не послушался – остался стоять у забора, ожидая неизвестно чего.

– Иди! – голос из-за забора стал требовательным, властным, совсем как когда мы скандалили в той, очередной прошлой жизни.

Не помня себя, забрался на вагончик, нашёл взглядом Ольгу. Боже, как она изменилась! За тот непродолжительный срок, пока мы по-дурацки носились с дровами, пятна потемнели, в некоторых местах начав набухать гнойниками. Её лицо постоянно искажали гримасы боли, тело периодически пронзали судороги. Совсем немного осталось...

Костёр расположился метрах в пятнадцати от забора. Ольга обильно полила дрова из канистры, неторопливо взошла на него; села, устраиваясь поудобнее. Бублик улёгся прямо на её ногах.

– Витя! – обратился лабрадор ко мне. – Уходите отсюда. Идите на север, там меньше живых и... и попробуйте спасти, предупредить всех разумных, кого сможете. То, что вы называете мором, не остановить. Можно только спрятаться. Что ещё... в углу есть старый лаз. Постарайся сделать так, чтобы, – мордочка Роси, – не нашла его. Прощай, береги их.

Ко мне подошла Мурка

сидевшая всё это время на крыше, и растерянно посмотрела в моё лицо. Она словно ждала от меня спасительного волшебства, как в сказках... Стало невыносимо больно от такого доверчивого взгляда, от собственной беспомощности, от понимания неизбежного – так, будто я во всём виноват.

– Мяу, – жалобно простонала кошка, беззащитная и трогательная в своей скорби.

По вагончику заколотили. Это разумные, обезумев, пытались запрыгнуть ко мне, скребя когтями по железным стенкам и подвывая от горя. Не смогли... бились в кровь, штурмуя раз за разом непреодолимую для них преграду.

Не выдержав, Зюзя метнулась к калитке.

– Стоять!!! – проорал я, готовясь прыгнуть и помешать ей в этом безрассудстве.

Доберман остановилась как вкопанная. Медленно развернулась, по-детски, наивно глядя на меня.

– Да... нельзя. Прости глупую...

Рося негромко, протяжно завыла на одной ноте.

Сердце словно сжало в ледяных тисках.

За что мне это? За что?!

Между тем заговорила Оля. Мягко, нежно, с грустью в голосе.

– Спасибо тебе! Действительно, спасибо! За эту ночь, за прошлые, за то, что не бросил... Спасибо, что хоть немного отогрел душу, – в руке у Оли появился небольшой факел, наскоро сделанный из палки и тряпки. Чиркнула спичка, замерцало пламя, выбрасывая вверх чёрный дым копоти. – Стреляй!

Она расплакалась, не стесняясь слёз и прижав голову лабрадора к груди. Я молчал, тупо, непонимающе глядя на красивую даже этот жуткий момент женщину. Почему-то жутко хотелось зажмуриться и укрыться одеялом с головой – спрятаться от всего этого...

Я медлил, не находя в себе сил совершить такой... страшный поступок. На меня умоляюще смотрели глаза Ольги и Бублика.

– Стреляй!!!

Трясущимися руками приложил приклад к плечу, попытался прицелиться. Не могу. Оружие ходуном ходит.

– Пожалуйста, не мучай меня...

И я выстрелил, до треска сжав зубы. Попал в голову. Брызнуло красным. Тело... Да, теперь уже тело Ольги упало на спину. Из её руки выпал факел и по поленьям побежали игривые, прыгающие язычки пламени.

– Стреляй! – словно взорвалось в моей голове.

Б-бах! Бублик дёрнулся и затих.

– Прощайте...

Округу огласил дикий, рвущий сознание своей болью, вой.

Костёр разгорался громко потрескивая поленьями. Его видели лишь мы с Муркой, и в одной из вспышек пламени мне показалось, что огонь на мгновение принял форму весёлого, задорно прыгающего вверх лабрадора. Галлюцинация, обман зрения, но... пусть он останется со мной. Никому об этом не расскажу. Никогда. И не забуду. Ничего не забуду.

Почему?! Почему так?! Мама, папа, сестрёнка, теперь вот Оля с Бубликом – все мертвы. За что мне это проклятие?! Что я совершил? Какой неискупаемый грех?! Какие боги со мной так «весело» шутят?! Найду – убью! Без шуток убью!

И сделаю это без всякой киношной драматичности. Просто убью. Потому что не должно быть так.

Некоторое время, под треск вовсю полыхающего за стеной костра, бездумно слонялся по двору, пытаясь привести мысли и чувства в порядок. От стены к стене, как зомби в старом ужастике. Разумные хвостиками ходили следом. Никто из них не пытался со мной заговорить, никто не старался привлечь внимание. Просто ходили — и всё. Жалобно, растерянно стараясь уловить мой взгляд. Понять — как жить дальше.

Заставил себя заняться рутиной. Постирал, повыносил на проветривание всё барахло из вагончика, скосил траву в дальних углах базы, переложил поленницу, просто так, лишь бы не стоять и не оставаться один на один с мыслями. Подопечные не отходили, путаясь под ногами и подсовывая головы под ладони. Гладил, успокаивал, глотая слёзы. Потом шёл дальше что-то делать.

К вечеру смог мыслить связно. Ничего не объясняя, собрал свою ораву в кучу под нашим любимым навесом, сел на землю и крепко обнял их, уткнувшись лицом в пахнущие пылью, тёплые загривки. Зюзя, Рося, Мурка сразу прижались ко мне, словно я мог защитить их от всего на свете и хоть что-то изменить. И рад бы, да не в моей это власти. Невозможно изменить прошлое... Но кто-то должен быть сильным...

— Кушать давайте готовить, — через время, когда все мы немного успокоились, предложил я, стараясь говорить спокойно и ровно. — Нам нужно жить, несмотря ни на что. А когда поедим — мы сядем рядом и каждый вспомнит самое хорошее про ушедших сегодня. Им будет приятно.

Готовил долго, полностью концентрируясь на процессе и гоня разные мысли, упорно лезущие из глубин подсознания наружу. Помогло. Механическая работа она такая... отвлекает.

После ужина перебрались к ступенькам нашего вагончика. Тем самым, на которых я когда-то сидел с распухшей ногой и читал историю Зюзи, написанную человеком по имени Дмитрий.

– Ну что... – начал я первым. – Бублик, сами знаете – весёлый. Помните, как он слушать любил всякие интересные книги?

Проговаривая эти слова, украдкой следил за своими подопечными. Вроде начинают оттаивать. Где-то в глубине их глаз и глазёнок начал мелькать тот самый огонёк, несущий в себе тягу к жизни. Я сознательно говорил про лабрадора в настоящем времени, словно ничего не произошло. Надеюсь, им так легче... Своё горе потом потешу, когда спать ляжем. Сейчас разумные на первом месте.

Убедившись, что завладел их вниманием, продолжил:

— Читал я как-то справочник один. А он подходит и говорит: «Знаешь, сколько будет два плюс два и умножить на два?». Я отвечаю: «Восемь». А он вздохнул так, грустно-грустно, и отвечает: «Шесть. Умножение первым делается. И чему тебя в человеческой школе учили?».

Разумные не очень поняли смысл, однако заинтересованно запереглядывались. И плевать, что эту историю я выдумал только что! Просто чтобы с чего-то начать! Ну не лезли мне в голову сейчас воспоминания! Точнее лезли, но не те, которые хочется переживать заново. Сейчас главное — не молчать, изо всех сил гнать прочь ощущение боли и безысходности.