Александр Михайловский - Низвержение Зверя

7 июля 1943 года, 13:05. Москва, Кунцево, Ближняя дача Сталина, рабочий кабинет Вождя.

Обычная, казалось бы, история: приехал к отцу с фронта сын… Но только не в этом случае – ведь отца звали Иосиф Виссарионович Сталин, Верховный Главнокомандующий Советского Союза, а сын по документам числился Василием Железняком, командиром тяжелой истребительной авиадивизии ОСНАЗ, хотя на самом деле все знали, кто он такой. Сам Сталин уже и забыл, когда в последний раз испытывал стыд за младшего сына. А ведь даже тогда он знал и чувствовал, что у мальчика цельная натура, что из него может выйти толк и что настанет однажды тот момент, когда тот не только не посрамит имени отца, но и прославит собственное. И теперь, когда Василий получил в жизни надежных боевых товарищей и большую мечту о космосе, Вождя охватывала гордость при виде своего отпрыска. Сталин не был эмоциональным человеком, но все же в душе он переживал за своих детей. И с некоторых пор ему стало за них спокойнее. Ведь и Светлана, после того как Василий, не обращаясь к старшим товарищам, вместе с кунаками устранил ее соблазнителя, стала гораздо уравновешеннее и прилежнее в учебе. Ну а идея отдать ее в суворовских корпус для девочек, предназначенный для дочерей погибших на войне бойцов и командиров, и вовсе возымела почти чудесное действие. Рыхлый избалованный ребенок превратился в стройную и подтянутую девочку, научившуюся мыслить четко и ясно. Отдавая дочь к суворовкам, Сталин особо распорядился, чтобы ей не давали никаких привилегий, только привилегия быть лучшей в соответствии с реальными заслугами. Светлана должна была познать сладость собственных побед, а не только почивать на лаврах, принадлежащих отцу.

И вот Василий на пороге кабинета. Вождь видел сына нечасто, ведь тот почти непрерывно пребывал в своей дивизии, дислоцированной там же, где второй и первый мехкорпуса ОСНАЗ (то есть в Польше), и теперь ему было интересно, что расскажет о войне человек, который будет делать это не по обязанности, а как сын отцу. Неужели тому не захочется рассказать обо всем начистоту, тем более что ни одного порочащего сигнала с фронта не поступало. Василий выдержан, хладнокровен, храбр (что для летчика-истребителя немаловажно), решения принимает взвешенные; его дивизия всегда в передовиках «производства», имея самые низкие потери при наиболее значительных боевых результатах. С личным составом дружелюбно ровен, имеет некоторое количество друзей, среди которых особо выделяется Александр Покрышкин, – но это именно друзья, а не подхалимы, собутыльники и любимчики. Спину в бою они ему прикроют и добрый совет при необходимости дадут, однако пытаться выгадывать что-то для себя из знакомства с сыном Вождя не будут. Как Василий с самого начала попал в Особую Авиаэскадру, так и сошелся с тамошними пилотами и приставшим к ним Покрышкину, – и те задали ему планку. А дальше оставалось только поддерживать набранную высоту…

Кроме того, они и вправду давно не виделись. Последний раз Василий приезжал с фронта после битвы под Брянском, а потом было недосуг, и сыну и отцу. Советскому вождю было интересно, какое впечатление произведет на него Василий теперь, и ждал момента встречи даже с некоторым волнением.

Что ж – в дверях стоял красивый, бравый военный, чем-то неуловимо похожий на своего отца в молодости. Кажется, изменилось выражение его глаз… В нем была зрелость и твердость человека, познавшего жизнь и прочно занявшего в ней свое место.

– Здравствуй, отец, – сказал Василий, на мгновение как бы в нерешительности остановившись на пороге, – вот я и приехал…

Возникла некоторая неловкость: оба теперь воспринимали друг друга иначе, не так как прежде. Сталин подошел к Василию поближе и скупо улыбнулся – морщинки разбежались от уголков его глаз.

– Ну, здравствуй, сын… – ответил он, с удовольствием и затаенной гордостью оглядывая молодого человека и отмечая ко всему прочему, тот явно возмужал и даже вроде бы стал выше ростом. – Я действительно рад тебя видеть.

– Как ты, отец? – спросил Василий, проходя в кабинет.

– Впервые за долгое время у меня все хорошо в семье, – ответил Сталин. – Ни про тебя, ни про Светлану уже давно не говорят ничего плохого, так что я могу спокойно заниматься государственными делами, не оглядываясь при этом на своих детей. Конечно, остается страх, что однажды тебя собьют, но я понимаю, что точно такой же страх за своих детей испытывают миллионы родителей по всему Советскому Союзу…

Наступила пауза. Сталин прошелся туда-сюда по кабинету, словно собираясь с мыслями.

– Отец! Я знаю, что ты беспокоишься о Якове, – сказал Василий, проявив удивительную проницательность (впрочем, эту способность он тоже унаследовал от отца). – Он с самого начала попал в эти жернова, и мне очень жаль, что так получилось. Думаю, что если бы я сейчас [16]узнал его получше, мы бы смогли подружиться.

– Да, – эхом отозвался Сталин, отведя взгляд куда-то в сторону, – думаю, сейчас вы бы смогли подружиться. А то, что было между нами раньше – это все наша горячая кавказская кровь. Я грузин, и он грузин. Я был тогда занят своей страной, которую нужно было поднимать из руин, а он, двадцатилетний мальчишка, потерял голову из-за какой-то юбки! – Голос Вождя стал громче. – Стреляться он вздумал, мальчишка! Ну застрелился бы он – и что, чем бы это помогло его жене?

– Глупо это как-то все вышло, – вздохнул Василий, – а еще глупее то, что он попал в плен.

– Яков не сам попал в плен, – ровным тоном сказал Сталин. – Лаврентию удалось выяснить, что он был похищен своими так называемыми сослуживцами и передан представителям германского командования – как говорится, за бочку варенья и корзину печенья. Что с ним сейчас, я не знаю, но недавно мне через Швейцарию передали предложение Гитлера поменять Якова на его любимца Гейдриха. Наверное, хочет слиться с ним в священном экстазе, перед тем как мы окончательно закопаем его Третий Рейх.

– Меняй, – убежденно произнес Василий, – с Гейдрихом или без него – фашизм в любом случае обречен, зато Яков останется жив, а тебя перестанет мучать совесть из-за того, что твой старший сын вырос затравленным волчонком.

– А ты и в самом деле изменился, Василий… – произнес Сталин, пытливо, с прищуром, вглядываясь в лицо сына – ясное и мужественное. – Раньше ты не говорил мне таких слов…

– Да я изменился, – подтвердил тот, – и не только для того, чтобы радовать твою отцовскую гордость тем, что у тебя правильный сын. Знаешь, когда перестаешь пить, через некоторое время организм освобождается от проникшей в него дряни, и тогда начинаешь мыслить четко и ясно. Осознав это, я задумался: почему мы такие какие есть – ангелы и злодеи, кристально честные люди и подлецы, безоглядные стяжатели и святые бессребреники?