Борис Батыршин - Чужая сила [СИ litres]

Рука, сжимающая нож, дрогнула, тёмно-голубое инрийское лезвие нырнуло в щель между спутанными корнями и кануло бесследно. Но Чо уже было всё равно – она кинулась на шею идущему впереди, бессвязно лопоча что-то по-японски, прижимаясь всем телом, вслепую шаря узкими ладошками по небритой физиономии. И – ощущая, как наивысшее блаженство, что его большие сильные руки обняли её спину и бережно, словно боясь сломать, прижали к шершавой, коже лётной куртки. Чо зажмурилась, изо всех сил вцепилась пальчиками в меховой воротник – и зарыдала.

– Значит, японка? – фон Зеггерс хмуро посмотрел на мальчишку-такелажмейстера. – Ганс, ты ведь знаешь японский?

– Всего пару фраз, герр капитан. – отозвался Фельтке. – Перед войной случалось побывать в Японии с командировкой от фирмы «Майбах» по поводу поставки дизельных моторов. Там и нахватался.

Девчонку нашли в десятке шагов позади гондолы. Впрочем, ещё кто кого нашёл: она сама кинулась из переломанных кустов на шею Дитриху, возглавлявшему поисковую группу, и лишь крепкие нервы кайзеровского воздухоплавателя помешали тому нажать на спуск своего «люгера».

Фон Зеггерс глянул на гостью и поспешно отвёл глаза. Её одежда… собственно, эта полупрозрачная тряпочка могла бы сойти за одежду разве что, на сцене парижского Фоли-Бержер – да и там, насколько не изменяла память (перед войной капитан не раз бывал в столице мировой аэронавтики) не принято совсем уж пренебрегать нижним бельём. А вот крошечной японке это понятие было, похоже, незнакомо.

Капитан покосился на такелажмейстера. Ну конечно – смотрит на крошку во все глаза, только что слюни не пускает. Мальчишка, что с него взять…

– Ганс!

– Йя-а, Людвиг?

– Уведи её и одень поприличнее. Куртку какую-нибудь, что ли.

Фельтке – человек солидный, отец четверых детей. Он не будет облизываться на девчонку, которая ему в дочери годится. К тому же хоть немного, а знает японский, расспросит, откуда она тут взялась.

«…но ведь хороша чертовка! Точёные ножки, бёдра приятной округлости, крепкий девичий задок. А уж грудки…»

Фон Зеггерс помотал головой, отгоняя наваждение – и успел подметить задорный взгляд, брошенный японкой через плечо на сопляка-такелажмейстера. Дитрих, уловив его, так и затрясся.

«…кажется, намечаются проблемы… ладно, с этим будем разбираться потом…»

– А вы чего встали, Дитрих? Приказа о поисках никто не отменял – ваш сектор слева от корпуса корабля и до восточного. – он сверился с карманным компасом, – да, до восточного края острова. И чует моя селезёнка – эта недоделанная Лапута ещё преподнесёт нам немало сюрпризов.

Он как в воду глядел. Не прошло и четверти часа, как с западного края острова – туда отправился лейтенант-бомбардир Карл Нойманн с тремя матросами – раздались крики и один за другим, два выстрела. Фон Зеггерс скомандовал штурману Зелински и троим матросам «За мной!» и кинулся на звук, на бегу выколупывая из кобуры «люгер».

На земле – если этот полог из перекрученных корней, стеблей и водорослей можно назвать «землёй» сидел господин самой штатской наружности: невысокий, кругленький, в высоких шнурованных башмаках и замызганной полотняной паре – ни дать ни взять, добропорядочный бюргер, выбравшийся на пикник. Вид у незнакомца был перепуганный донельзя.

И было с чего. Шагах в трёх перед ним стояла девица самого экзотического облика – увидев её фон Зеггерс не удержался и замысловато выругался. Никаких полупрозрачных рубашек – обтягивающий комбинезон из плотного переливчатого шёлка, масса застёжек и колечек, судя про блеску, из чистого серебра. На плече странная эмблема в виде змеящейся полосы тёмно-красного цвета. Белые волосы – не пепельные, не седые, а неестественно, как снег, белые, собраны над плечом в массивное серебряное с кровавым камнем, кольцо. В руке незнакомка сжимает длинный нож со зловеще выгнутым тёмно-голубым лезвием. И держит его так, что сомнений не остаётся: она превосходно владеет клинком и без колебаний пустит его в ход.

Но самое пугающее – лицо. Узкое, неестественно вытянутое, с длинными, чуть ли не до висков разрезами глаз. Мертвенно-белая, с голубизной кожа, тёмные, в синеву, губы и чёрные, бездонные, без малейших признаков белков и зрачков, глаза. Словно вырезаны из агата – такие порой встречаются у античных статуй.

Фон Зеггерса передёрнуло.

И – уши. Узкие, раза в два длиннее, чем у нормального человека, да ещё и заострены на кончиках.

Не бывает таких ушей…

Живую картину дополняли лейтенант Нойманн с «браунингом» в руке и два матроса – они с самыми решительным видом наставили на девицу карабины с примкнутыми штыками.

Бросайте оружие. – ровным голосом сказал фон Зеггерс. Ствол его «люгера» смотрел в промежуток между типом в полотняной паре и невозможной девицей.

– Зачем? – спросила та. Вы всё равно меня убьёте.

Голос у неё был высокий, звенящий – нечеловеческий голос.

«…она ещё и немецкий знает?…

– Правильно, герр офицер! – заверещал толстяк. Пристрелите её, гадину, пока она вас тут всех не перерезала!

Фон Зеггерс не сдержал ухмылку.

– Она? Нас?

– Плохо вы, герр офицер инри знаете! Это такие паскудины!..

– Не надо пугать меня, герр… простите, не знаю, как вас.

– Петер-Иоганн Огнищефф к вашим услугам. – опомнился толстяк. – Простите, что сразу не.

– Ничего. Вы что, русский?

– А чем вам русские не угодили? – окрысился господин. – Мы такие же верноподданные Кайзера, как немцы, и все прочие!

Краем глаза фон Зеггерс увидел, как вытянулась физиономия у штурмана, как со стуком поотвисали челюсти у матросов.

«…русские? Подданные? Кайзера? Час от часу не легче…»

Ладно, герр Огнищефф, с вами мы потом поговорим. А вы, фройляйн кинжальчик-то бросьте. Неровён час – порежетесь.

Девица – как, бишь, назвал её этот тип, инри? – усмехнулась и подняла клинок на уровень плеча, принимая боевую стойку. Сдаваться она явно не собиралась. Стволы карабинов в руках матросов дёрнулись вслед за ней.

«…одно резкое движение – и у ребят могут не выдержать нервы. А это нам сейчас ни к чему…»

– Уж не знаю, фройляйн, с кем вы тут воюете, с деланным безразличием заговорил Зеггерс, – но явно не с нами. Так что, бросайте оружие, пока не пришлось прострелить вам плечо, или что-нибудь ещё.

И сделал шаг, так, чтобы оказаться между нею и карабинами. Лицо незнакомки исказилось лютой злобой и она в прыжке метнулась на фон Зеггерса. Грохнул карабин, девица невозможным кувырком ушла в сторону, уворачиваясь от пули – и тут нога её зацепилась за торчащий корень.

Ей не хватило доли секунды, чтобы вскочить на ноги – окованный железом приклад «Маузера Кар98» обрушился на затылок, и незнакомка с размаху ткнулась в клубок мокрых листьев своей невозможной физиономией.