Александр Андронин - Корпоративное бессознательное [litres]

Он был близко к Кеорту, намного ближе, чем в лесу у Плутоса и в Дит-сити, и видно было, что его куртка серая из-за забившего ткань пепла. И ещё можно было как следует разглядеть его лицо.

Швы шли через его виски, скулы, по линии подбородка, у кромки волос – кривые, в чёрной запёкшейся крови. Похоже было, будто старое лицо ему срезали, а потом грубо пришили новое. Белёсый лик ничего не выражал. Человек двигался к Кеорту какими-то противоестественными рывками: только что он был в десяти шагах – и вот он уже рядом. Онемев, Кеорт обречённо ждал, когда человек приблизится.

Человек остановился перед Кеортом, поглядел на него. Мотнул головой, приказывая идти за ним. Теми же неестественными рывками двинулся к двери, ведущей с крыши. Кеорт встал и пошёл за человеком.

На лестнице было темно. Кеорт следовал за человеком вниз по лестнице, не думая, куда они идут.

«Так нужно. Достаточно уже обманывать себя. Хватит рваться куда-то. Нужно просто идти вниз».

Ступеньки мелькали перед глазами бесконечной вереницей. Запахло сыростью и мокрым железом. Минус третий этаж «Энигмы» был затоплен, как и раньше, но человек продолжал спускаться; он вступил в тёмную воду, не потревожив плавающую на поверхности пыль. Кеорт отмерял ступеньку за ступенькой, чувствуя подвальный холод.

Человек продолжал шагать – там, в глубине, он спускался всё ниже. Кеорт тоже не остановится; застоявшаяся вода сомкнётся над его головой, и он погрузится во мрак, опустится на самое дно, и там, во мраке, вопросов уже не будет. Останутся лишь видения, но они уже не будут мучить так сильно, он станет просто проживать их, касаться их и отпускать, и не спутает уже видения с реальностью. Реальность для него перестанет существовать.

– Куда ты идёшь?

«На дно. Куда же ещё? Там лежат их скелеты, останки всех тех, кем я был. Моё место среди них».

– Кеорт? Что с тобой?

Этот голос, низкий от сигарет – он кажется знакомым. Ещё одно призрачное воспоминание? Если так, то оно приятно, в отличие от других.

– Постой. Посмотри на меня.

Её зовут… нужно вспомнить.

– Кеорт!

Морин. Да, так зовут это воспоминание.

– Да постой!

Нужно идти. На дне – единственный дом, какой у него может быть. Другого он не помнит.

– Постой. Пожалуйста.

Она взяла его за руку. Не стала трясти, причиняя боль. Её ладонь была тёплой и мягкой.

– Посмотри на меня. С тобой что-то не так.

«Какая она красивая. Она настоящая?»

– Поговори со мной.

– Я иду на дно, – произнёс Кеорт. – Так надо. Я должен.

Он посмотрел вниз. Человек в глубине ждал. Она обхватила его лицо ладонями, силой отвернула от лестницы.

– Ты не должен. Никому и ничего не должен. Делай то, что хочешь ты.

Она глядела на него совсем как тогда, в Праге, когда они пошли в её уютную квартирку, там было темно, и за окном падали большие хлопья снега…

– Пойдём. – Она повернулась, увлекая его за собой. – Пойдём ко мне.

Её тело то лёгкое, податливое, то твёрдое, словно окоченевшее. Он старается об этом не думать, не думать вообще: куда он шёл, зачем и за кем. Существует только она, она заполняет сознание целиком, не оставляя места ни для чего больше. Есть только её лицо с закрытыми глазами, неровные волосы, кожа, пахнущая гарью, горькая на вкус. Она вся здесь, вся для него. Иногда она отстраняется, напрягается, будто ей вдруг становится противно – всего на мгновение, так, что это почти незаметно. Он старается не думать и об этом тоже.

Не думать ни о чём. Хотя бы ненадолго.

– Я не знаю, как меня зовут на самом деле. Имя, которым ты меня называешь, принадлежит другому человеку. А это лицо – ещё кому-то. А я принадлежу компании, которую ненавижу.

В комнате Морин было темно. Выключателя для потолочных светильников в её комнате не было, как и в палате, но она вручную отсоединила светильники от сети. Вынутые плитки стояли у стены, видно было металлический потолочный каркас и протянутую по потолку проводку.

Они лежали вдвоём в темноте. Разговор получался обрывочным, бессвязным, но говорить иначе он был сейчас не способен.

– Один человек – Патер – сказал, что мне стёрли память. Электрошоком. Пропускали ток через мой мозг, и я всё забывал. Что мне стирали память несколько раз. Такое может быть?

– Может. Электрошоковые процедуры нередко сопровождаются потерей памяти. Я об этом только читала. Их уже давно не применяют, их запретили из-за негуманности. По крайней мере, на Земле.

Морин замолчала. Ему вдруг показалось, что она не здесь, не лежит на нём – на самом деле она где-то очень далеко, дальше, чем земное Солнце от здешней звезды.

– После задания я вернулся в Центр переподготовки, как всегда. Когда мне начали удалять воспоминания о чужой личности, произошёл Крах. Они не успели ни до конца стереть ненастоящую личность, ни восстановить настоящую. Они всё перемешали в моей голове: я начал думать, что я в плену, что они меня пытают. Я сбежал из Центра переподготовки, ничего не помня и не понимая.

Морин молчала. Если бы он не слышал её дыхание, то подумал бы, что она мертва.

– Я пошёл обратно в Селву – моё последнее внедрение проходило там, и мне стало казаться, что я действительно работаю в представительстве «Магнум корп». Я начал думать, что легенда, которую мне внушили – правда. Я прошёл через полконтинета только потому, что считал себя сотрудником «Магнума», и стремился вернуться в свою компанию. В пути из каких-то остатков прошлых внедрений я сложил себе новую память.

– Конструирование ложных воспоминаний – распространённое явление при когнитивных нарушениях, – сказала Морин. – Ты придумал себе прошлое, где ты преданный сотрудник компании, которая тебя не бросила.

Он провёл пальцем по татуировке на её спине, по чёрным контурам перьев.

– Я думал, что действую самостоятельно. По своей воле. Делаю то, что нужно именно мне. А на самом деле я всего лишь выполнял последний приказ, который мне дали в прошлом задании. Ничего более. Вся моя свобода воли – самообман. Мои личные интересы – когнитивная ошибка.

– Мне часто кажется, что всё это дурной сон. – Она говорила, глядя в сторону, так, что он не видел её лица, и только чувствовал, как шевелится её голова у него на плече. – Что все годы на этой планете не настоящие. Что их не было. Я проснусь дома, на Земле… И окажется, что со мной ничего не случилось. И жизнь опять понятна и имеет смысл.

Большие хлопья снега медленно кружились за стеклом. Они зависали в свете фонарей, оседали вниз, усыпали подоконник. На улице было очень тихо – из-за снега, и из-за того, что она жила в самом спокойном квартале Праги.

– У меня была преданность моей компании. Абстрактная преданность, потому что я не помнил, в какой именно компании работаю. Я думал, если я вспомню свою компанию, то снова стану частью большого дела и снова стану собой.