Сергей Антонов - Метро 2033: Высшая сила

Скобы шатались и с трудом выдерживали вес человека. В конце Максу пришлось основательно поработать головой в прямом смысле – упереться ею в крышку люка и сдвинуть ее с места. Еще минута, и Добровольскому удалось вцепиться пальцами в край люка. Крышка со скрежетом отодвинулась. Макс высунул голову наружу. Стаховский не соврал: неподалеку была Могила Неизвестного Солдата, украшенная позеленевшей бронзовой композицией – солдатской каской и лавровой ветвью, лежащими на складках боевого знамени.

Несмотря на то что пробившиеся через щели в плитах сорняки образовали вокруг монумента густой кустарник, а мрамор покрылся паутиной трещин, монумент выглядел достаточно величественным для того, чтобы, как и в прежние времена, внушать к себе уважение.

Добровольский собирался выбраться на поверхность, когда предрассветные сумерки осветила багровая вспышка. Макс услышал шум за спиной, но повернуться не успел. Сильные руки стиснули ему голову и потащили наверх. В этот же момент кто-то схватил Добровольского за ноги. То, что было снизу и сверху, тянуло добычу к себе с такой силой, что Максу стало очевидно – его могут разорвать пополам.

Наступившее утро позволило рассмотреть обитателей Кремля во всех деталях.

Не было ни малейших сомнений в том, что толпу, стекавшуюся к центральным сооружениям кремлевского двора, объединяло общее безумие и сплачивал единый психоз.

Во всем остальном люди эти разительно отличались друг от друга. Первым, что бросалось в глаза, было полное отсутствие женщин. Представители же сильного пола были разного возраста и во всевозможных нарядах. Кое-как напяленные черные деловые костюмы, некогда белые, а теперь желто-серые сорочки и мятые, изжеванные галстуки всех цветов соседствовали с явно музейной одеждой.

Отороченные мехом шапки времен Ивана Грозного, камзолы и кафтаны, красные сафьяновые сапоги, треуголки и широкополые шляпы, кожаные чулки, форма офицеров спецслужб и российской армии, костюмы химзащиты – от всего этого рябило в глазах.

Бормотание сумасшедших, поначалу нестройное и непонятное, по мере того как они собирались вместе, становилось более осмысленным. Различались отдельные слова: леса и поля, хранимая Богом, могучая воля…

– Это же, это же…

– Гимн России, – ответил Громов на не заданный Толиком вопрос. – Они пытаются петь гимн.

– Будем слушать или сменим позицию? – язвительно заметил Корнилов. – До Ивана Великого рукой подать, а здесь мы как пять тополей на Плющихе!

– Юрий прав! Отходим!

Томский пятился к боковой двери колокольни, целясь в того, кто показался ему самым главным в приближающейся толпе, – широкоплечего мужика ростом под два метра, вся одежда которого состояла из украшенного султаном и кистями черного гусарского кивера и красного, с золотыми шнурами мундира.

Длинная, черная как смоль всклоченная борода доходила «гусару» до груди. Глаза громилы сверкали грозной удалью, а сабля, которой он описывал перед собой плавные круги, была покрыта засохшими багровыми пятнами.

Двигаясь размашистым шагом, «гусар» не забывал отталкивать свободной рукой тех из попутчиков, кто пытался его обогнать, и, разевая беззубый рот, немузыкально орал:

Толик готов был прервать эту песню выстрелом, когда вдруг понял: ни великана-гусара, ни других жителей Кремля пришельцы не интересуют. Участники дикого маскарада не обращали на Томского и его друзей ни малейшего внимания.

Группа беспрепятственно вошла в храм. Помня о негостеприимных обитателях Архангельского собора, Анатолий был начеку, готовясь увидеть внутри колокольни скопище психов, однако луч света фонарика почти сразу уткнулся в ступени узкой каменной винтовой лестницы. Томский дождался Громова.

– Куда она ведет?

– На верхние ярусы. Где колокола установлены. Кстати, оттуда отличный обзор.

– Ага, бляха-муха, – хихикнул Леха. – Обзор – это то, что мне сейчас позарез нужно. Очень хочется увидеть, что будут делать все эти чудики.

– Тогда наверх! Посмотрим, что да как, а заодно дождемся, пока они успокоятся и разойдутся.

Поднимаясь по выщербленным ступеням, Толик обратил внимание на то, что лестницей пользовались – пыль на ней осталась только по бокам. Кто и зачем поднимался на колокольню Ивана Великого? Кремлевские, как их назвал Кипяток, чудики звонили в колокола или любовались видами Кремля и Москвы? Зачем? Очередная безуспешная попытка понять больную логику психов.

Вскоре стало не до размышлений на отвлеченные темы. Лестнице, узкой и крутой, казалось, не будет конца. Толик забросил «калаш» за спину и стал опираться на стальные, трубчатые перила, торчавшие из стены и предназначавшиеся для облегчения подъема. Остальные последовали примеру Томского – похоже, нападать на них ни сверху, ни снизу никто не собирался.

Дышать в противогазе становилось все труднее. Резина намокла от пота. Анатолий считал себя достаточно натренированным парнем, но такой подъем измотал даже его.

Томский обернулся. За ним поднимался Вездеход с Шестерой на плече, потом шел Корнилов, за ним – Леха.

– Эй, Кипяток, как там Данила?

– Кто ж его знает? Отстал…

Толик протиснулся вниз и через пару витков увидел Громова. Тот стоял вполоборота, наклонив голову к узкому стрельчатому окну.

– Данила, с вами все нормально?

– Евтите беси… Да. Это оно. Я слышу тебя, – пробормотал Громов. – Евтите беси…

– Громов! – Томский потряс Данилу за плечо. – Громов, очнитесь!

– Толик? Вы слышите это? Там. Меня зовут. Экьюс тентаторе!

– Хватит нести ахинею! Никто вас не зовет, это…

Томский вдруг понял: нестройные попытки горланить гимн России сменило завывание. Размеренное. Без слов, но имеющее довольно четкий ритм. Длинное завывание. Пауза. Короткий вой. Пауза. Два коротких завывания. Длинное. Снова пауза. Какая-то чертова азбука Морзе! А Данила дергался, подчиняясь ее ритму! Тут Толик и сам почувствовал, как дьявольский ритм пробирается в его голову, вызывая острое желание послушать его поближе, узнать получше. Только этого еще не хватало!

Выхода не было. Анатолий схватил Громова в охапку и потащил наверх. Поначалу Данила яростно сопротивлялся и бормотал что-то. То ли на латыни, то ли на каком-то еще, явно не русском языке. Потом тело его обмякло. Руки, молотившие Толика по плечам, бессильно повисли.

– Отпустите меня, Анатолий… Я сам…

– У вас опять было что-то вроде обморока.

– Нет. Не обморок. Это все Кремль. Я подвержен его влиянию больше, чем все вы, поскольку не один раз испачкался этой грязью и… Кипяток постарался. Кажется, у меня почти не остается времени…