Джо Аберкромби - Проблема с миром

Открытый совет не поднялся в едином порыве, как сделал это, поддерживая Арнольта в легенде. Может быть, тот говорил убедительнее, чем Лео. Или Морлик был более безумен, чем Орсо. Или просто людские принципы настолько засалились, что норовили выскользнуть из рук в самый неподходящий момент. А может быть, в легенде просто все наврали. Как бы там ни было, все глазели на него, но ни один зад не покинул своего сиденья.

Лео неловко отступил назад и едва не упал через скамью, скривившись от боли, пронзившей ногу.

– Погодите-ка, постойте ми…

Горст ухватил Лео за отвороты мундира.

Однажды, еще мальчишкой, он купался в море неподалеку от Уфриса, и внезапно нахлынувшая волна сбила его с ног и потащила за собой. Он барахтался изо всех сил, но течение неумолимо несло его на скалы. Беспомощный, Лео оказался во власти природной стихии, гораздо более могучей, чем он мог представить возможным.

Сейчас, когда Бремер дан Горст стащил его со скамьи, он испытывал похожие чувства. Сила этого человека превосходила всякое правдоподобие. Казалось, он может вышвырнуть Лео из зала одним броском. Горст повел его вверх по проходу между скамьями Круга лордов, через цветные лужицы света, мимо глазеющих лордов. Лео беспомощно спотыкался о ступеньки, путаясь в портупее своего плохо сбалансированного памятного меча.

– Да иду я, иду! – выкрикнул Лео.

С тем же успехом он мог пытаться спорить с приливом. По-прежнему бесстрастный, Горст выпихнул Лео из зала, протащил через вестибюль и вывел из здания Круга лордов на дневной свет, в конце концов с преувеличенной бережностью усадив возле статуи Казамира Стойкого. Лео ощущал то же чувство благоговейного трепета и облегчения, как в тот раз, когда море наконец выбросило его на пляж возле Уфриса – разве что сейчас он уже не был мальчиком и неловкость его положения усугублялась увечьем.

Горст даже не запыхался.

– Я надеюсь, вы понимаете, ваша светлость, – пропищал он, – что в этом не было ничего личного.

Он неловко улыбнулся Лео:

– Прошу вас… передайте мое почтение вашей матушке.

– Моей… матушке? – пробормотал Лео.

Но Горст уже шагал прочь, вверх по ступеням.

Двери за Горстом и Броком со стуком захлопнулись, и в зале воцарилось молчание.

– Пора кончать с этим балаганом! – рявкнул Орсо.

Он встал, мучительно взвизгнув ножками своего золоченого кресла, и все находящиеся в помещении были вынуждены вновь, пусть неуверенно, но все же преклонить колени. Орсо повернулся к Веттерланту.

– Я нахожу вас виновным в изнасиловании и убийстве, – проговорил он тем самым ледяным тоном, который так часто использовала его мать.

– Но… – Веттерлант бросил отчаянный взгляд на Ишера, словно это было совсем не то, чего он ожидал, но Ишер сидел, сложив руки на груди и стараясь ни с кем не встречаться взглядом. – Но я же член Открытого совета…

– Члены этого достойного учреждения должны служить примером для остальных, – отрезал Орсо, обводя молчащих лордов свирепым взглядом. – Придерживаясь более высоких стандартов, а не более низких! И они подлежат тому же правосудию, что и любой другой подданный, – королевскому правосудию. Моему правосудию.

Орсо ткнул себя в грудь жестким пальцем:

– У меня нет ни тени сомнения в вашей виновности. Я предоставил вам все возможности выказать раскаяние, но вы оттолкнули протянутую вам руку помощи. Ввиду этого я приговариваю вас к смертной казни через повешение. Увести его!

– Нет! – взвизгнула наверху леди Веттерлант.

– Вы не можете этого сделать! – завывал ее сын, которого волочили прочь стражники. – Я ни в чем не виноват! Меня вынудили!

Брыкаясь и извиваясь, он завопил, оглядываясь через плечо:

– Ишер! Мама! Вы не можете ему позволить это сделать!

– Избавьтесь от него, – прошипел Глокта, и практики пропихнули осужденного в боковую дверь, захлопнув ее за собой с гулким треском.

– Вы за это заплатите! – визжала леди Веттерлант. – Я позабочусь об этом! Каждый из вас! Уберите от меня свои руки ! – Она яростно отбивалась веером от стражника, который пытался силой увести ее с галереи.

Орсо больше ни минуты не мог оставаться в этом помещении. Схватив свою корону за усеянный жемчугом зубец, он развернулся на каблуках и с отвращением зашагал к двери. Захваченные врасплох рыцари-телохранители не успели открыть ее полностью к моменту, когда он до них добрался, так что ему пришлось пролезть через щель боком.

Он яростно швырнул корону через плечо (один из лакеев едва сумел поймать треклятую штуковину, жонглируя ею, словно циркач), выбрался на свет дня и зашагал ко дворцу, распугивая шарахающихся прохожих. Его свита с лязгом поспешала следом.

Его нагнал Брюкель, хлопая полами мантии по лодыжкам.

– Что же, ваше величество… Это было…

– Перестаньте! – рявкнул Орсо.

Они пошли молча. Одно колесо кресла Глокты скрипело на каждом обороте – «скрип, скрип, скрип», – с успехом заменяя пилу, в плане воздействия на его нервы.

Как бы было хорошо, если бы рядом с ним были честные люди! Как было бы хорошо, если бы он мог дать Малмеру место в Закрытом совете! Но он повесил Малмера, и вместе с ним двести других, полностью заслужив презрение и недоверие каждого простолюдина в Срединных землях. А теперь, в попытке найти компромисс, умудрился поссориться и со всей знатью, причем первым из его врагов оказался самый прославленный герой Союза.

И все это даже еще не касаясь вопроса о предстоящей женитьбе этого человека на женщине, которую Орсо, согласно всем признакам, до сих пор любил.

– Черт побери! – взорвался он. – Все через пень-колоду!

Верховный судья попытался улыбнуться, но в результате только сморщился.

– Полагаю… все могло быть… и хуже?

– Хуже? Это каким же образом?

Архилектор поднял одну бровь:

– По крайней мере, ничего не сожгли.

Савин слетела вниз по ступеням со всей стремительностью, какая только была возможна в ее туфельках.

– Лео! – позвала она.

По крайней мере, Горст оставил его в вертикальном положении – он сидел, прислонясь спиной к пьедесталу одной из статуй. Его лицо кривилось, видимо от боли, мундир был в некотором беспорядке.

«О чем ты только думал , толстолобый чурбан?» – эти слова рвались с ее губ, но вместо этого она проговорила, придав голосу искреннюю озабоченность:

– Тебе больно?

– Больно? Кровь и ад, я сгораю от унижения!

«Ты сам себя унизил, осел, а заодно с собой и меня», – вот что ей хотелось сказать, учитывая, что радостная весть об их помолвке была решительно омрачена дальнейшим, но она прикусила губу и стала ждать, пока он выговорится.

– Все это было сплошным издевательством! А твой отец …