Алексей Пехов - Белый огонь

— Но в итоге ты оставил ее.

Халез тут же напрягся:

— Вы ее нашли?

— Да.

— Она у вас?! — Его голос едва не сорвался на визг, а на лице появился ужас.

— Нет. — Указывающая вновь показала раскрытые ладони. — Она у нашего друга. Ты должен его помнить.

Девушка увидела быструю одобрительную ухмылку, тронувшую губы Бланки. Та явно предназначалась фразе: «Мы говорим друг другу правду».

Что же. Шерон уже не была так наивна, чтобы оставаться честной с первым встречным. Особенно с тем, кто все еще представляет опасность.

— Тогда сожалею о вашем друге. — На его смуглом лице не было никакого сожаления. — Тварь, что ходит здесь, чует ее.

Указывающая подалась вперед, ощущая на себе «взгляд» молчаливой Бланки.

— Тварь?.. Чует?

Он вновь начал пить, его кадык ходил туда-сюда. Затем он вытер рот рукавом довольно грязной рубахи.

— Кто-то шел за мной, пока я ее не оставил. Не знаю кто. Слышал тяжелые шаги. Бежал. В итоге страх победил наваждение, и я смог избавиться от этой проклятой штуки.

Шерон подумала, что «эта штука» спасла карифца, в отличие от его товарищей на выжженной полосе.

Тварь… Возможно, кто-то из мэлгов или шауттов. Она чувствовала, что от мужчины пахнет страхом, и понимала, что бывает с человеком, когда того охватывает паника. Он мало думает, поддается инстинктам и бежит.

Статуэтка у Бланки в сумке чуть меньше суток. И за это время никто не искал их и не преследовал.

— Ты готов идти? — спросила она.

Мэлг, здоровый бледнокожий детина, оказался силен словно бык, даже после того, как Лавиани подкралась к нему и перерезала горло. Он дергался, пытался закричать, и ей пришлось зажать ему рот рукой и держать крепко, чтобы ублюдок не впился зубами в ладонь.

Волосы-иголки на его голове встали дыбом. Она видела золотистые, похожие на сосновую смолу капельки на их концах и вцепилась намертво, пока он сучил ногами, бил пятками о каменные плиты и захлебывался кровью.

Когда людоед затих, она проверила двоих других, убитых стрелами. Один еще дышал. Дышал с натугой, со всхлипом втягивая в себя воздух и косясь на нее полными боли глазами.

Лавиани равнодушно вырезала из него стрелу, с сожалением цокнула языком, видя, что наконечник, раздробивший ребро, погнут и больше непригоден. На губах мэлга точно сливы надувались кровавые пузыри.

— Добей, — просипел он, когда сойка отвернулась.

— Скольких людей ты сожрал?

— Ты… первая… из… лю… дей… первая… кого я… вижу.

Подошвой она наступила ему на голову, прижав к земле, воткнула нож в сердце. Думая о том, что поколения этих тварей рождаются здесь, на самом юге Треттини, куда веками не приходят люди. Интересно, знает ли кто-то в Рионе о том, какая опасность здесь таится?

Удар из Аркуса по обжитым землям выйдет сокрушительным. Хотя бы потому, что его никто не ждет. Ну, и потому, что войска сиоров всегда сосредоточены на севере герцогства, вдоль границ «доброго» соседа Ириасты. Мэлги здесь — точно дремлющая болезнь, которая может в любой миг пробудиться и убить.

Избавившись от охраны за мостом, Лавиани не стала трогать тех, кто дежурил на смотровой вышке, сколоченной столь криво и неумело, что приходилось лишь удивляться, как она еще не рухнула. У нее осталось лишь три стрелы, а стрелять с такого угла, да еще при столь порывистом ветре и дожде — довольно высокий риск. Если промахнется, то мэлги поднимут на уши весь район.

Так что она проскользнула мимо, дождавшись, когда наблюдатели повернутся в другую сторону.

Сейчас ее главная задача — отыскать Тэо. Она видела, как он вместе с шауттами упал где-то возле гигантского купола. Странно, отчего не слышно рева рогов и боя барабанов. По всему выходило, Пружину с «хвостом» неприятностей видела лишь она.

Лавиани выручал дождь. Он лил уже почти сутки, то слабея, то вновь начиная с удвоенной силой сечь улицы и дома. В такие минуты видимость падала, и она кралась, как призрак, мимо вроде бы пустых домов, держась цветущих, несмотря на зиму, апельсиновых деревьев.

Город, даже чужой, всегда был местом для охоты. Она ощущала себя комфортно на улицах и в переулках. Знала, как двигаться, как слушать, смотреть, застывать и уходить от чужого взгляда.

Мэлги не видели ее, а она видела их всех. Могла убить каждого, проходя за их спинами или прячась на карнизах, когда распахивались двери и кто-то выбирался под дождь.

Здесь властвовал чужой запах. Тяжелый, неприятный и едкий, словно в герцогском зверинце Алагории, который сойка однажды посетила с совершенно непознавательными целями. Он говорил всякому, что здесь опасно и живут хищники.

Иногда из распахнутых окон до ее ушей долетали обрывки разговоров на грубом непонятном языке. Несколько раз слышался смех, звяканье стекла, скрип мебели, шаги.

Купол был все ближе. Он серым холмом то появлялся, то скрывался за дождем. И именно в этот момент Лавиани утратила бдительность и нос к носу столкнулась с мэлгом.

Тот выскочил из-за угла, и его темные, без зрачков глаза уставились на нее. Их разделяло всего три шага, но сойка заколебалась, глядя на ребенка, которому от силы было года четыре. Маленький и хрупкий, не чета взрослым, с иголками еще прозрачными и без всяких рисунков на бледном лице.

Прошло десять секунд. Затем двадцать. Наконец мэлг улыбнулся, показав крепкие зубы, и махнул ей раскрытой ладошкой, приветствуя. Лавиани помахала в ответ, видя себя словно со стороны.

Дура дурой.

Нож она держала крепко, но вот бить не решалась. Объясняла это тем, что кровь мальца может привлечь других, и понимала, что соврать себе не получится.

Из-за угла раздался женский голос. Во всяком случае, голос был похож на женский. Менее низкий, чем прежние голоса мэлгов.

Ребенок улыбнулся ей еще раз и скрылся там, откуда совсем недавно появился. Лавиани стояла с замершим сердцем. Секунда. Три. Десять. Минута.

И ничего.

Никаких криков. Никто не бежит, чтобы убить ее.

Ребенок не рассказал матери, что видел человека. А может… может, для него просто пока нет никакой разницы между своим племенем и чужим?

Она не стала искушать судьбу, ушла, петляя среди проулков, заваленных бараньими и свиными костями, чавкая ботинками по грязи и гниющему мусору. Услышала слева, в паре кварталов от себя, бой множества кузнечных молотов.

Металл гремел о металл, и лязг усиливался с каждым ее шагом.

Она поняла, что больше не может доверять своим ушам, к тому же второй раз ей уже не повезет, как в прошлый, и вряд ли она снова встретится с ребенком. И вряд ли оставит того в живых.

Дабы не искушать судьбу, прямо по стене, хватаясь за выемки на выступающих поверхностях, сойка залезла на крышу. Мокрая кровля не выглядела надежной.

Точнее, она совсем не выглядела надежной.