Александр Волков - Цепи грешника

В итоге все мы оказались здесь потому, что я навлек гнев ангелов на Абрату.

Чертово чувство вины.

Главное, случайно не взболтнуть об этом никому из пленников. Иначе нас задушат во сне до того, как Таламриэль успеет спустить Авалона с цепи.

— Раздевайтесь! — велел Таламриэль. — Чего встали? — он положил ладонь на мундштук флейты. — Хотите музыки? Я велел вам раздеться!

Пришлось подчиниться. Благо, Маша могла прикрыться крыльями, а вот я…. Чехлы. Их снимать не хотелось. Не при всех.

Вскоре к месту сбора заключенных прибыло двое верзил в белой броне. У каждого по два крыла. В кожаных чехлах красивые серебряные флейты. Флейтисты третьего разряда. Обер-офицеры. Они возглавляли флейтистов второго и первого разряда. У каждого в обер-офицера в подчинении двадцать или тридцать бойцов, что наводило на мысли о численности местного гарнизона. Хотя бы примерной.

Я снял одежду, и бросил ее на землю, оставшись под дождем абсолютно голым. Вода стекала по телу и размывала грязь, оставляя черные следы. Маша дрожала от холода, и вид ее посиневших губ напугал меня до чертиков.

— Эта, — обер-офицер указал на Машу.

— Тебя заинтересовала отступница, Барвэлл? — с интересом спросил Таламриэль. — Тебе разве хочется марать об нее мужскую силу? Смотри ведь, отсохнет.

— У нее два крыла, — уверенно пояснил Барвэлл. — Она может произвести нормальное потомство. А снова драться за него с собратьями я желания не имею.

— Ты уже не в том положении, чтобы участвовать в брачных играх, — улыбнулся Таламриэль. — А все благодаря статусу моего подчиненного. Так что ты вправе выбирать любую.

Барвэлл снял шлем, зажав его в подмышке. Прическа у него была короткая, армейская, челюсть квадратная, лицо волевое. Он взглянул на Таламриэля искоса, и почувствовалась искра неприязни. Кажется, между этими ангелами что-то было не так, но догадывался об этом только один из них.

— Мне точно не хочется черни, — Барвэлл с презрением оглядел человеческих девушек. — Ладно, если эльфийки. Они от природы вонять не могут. А от людишек мерзко несет протухшей рыбой. Пусть с ними рядовая солдатня развлекается.

Нет, нихрена. К лицу хлынула горячая кровь, кулаки я сжал до побеления костяшек, и был готов разорвать Барвэлла голыми руками. Падаль. Он задумал изнасиловать Машу.

— Ты ее пальцем не тронешь, гнида, — крикнул я, и шагнул из толпы. — Дай мне барабан. Мы сразимся за право спаривания с ней.

В толпе раздались удивленные возгласы. Ангелы настолько поразились наглости подростка, что перестали болтать и смеяться. Будто гром среди ясного неба услышали.

— Какой бойкий малец, и чехольчики красивые. Ангел? — Барвэлл выдернул из чехла флейту. — Я оторву тебе крылья прямо здесь.

— Стоп! — крикнул Таламриэль, и Барвэлл застыл на месте. — Сними чехлы с крыльев. Покажи, что ты ангел.

К горлу подступил ком. Людям нельзя видеть мои крылья. Пусть за пять лет они отросли, их лучше никому не показывать. Ни людям, ни ангелам.

— Снимай чехлы, если не хочешь, чтобы твою подругу весь Цивсау драл в грязном хлеву, — с нажимом произнес Таламриэль.

«Уроды. Будто иначе вы ничего плохого с ней не сделаете», — злобно подумал я, и расстегнул замок ремня. Легким взмахом крыльев от чехлов удалось избавиться. Чехлы плюхнулись в грязь, и люди сразу же устремили на меня ошарашенные взгляды, став перешептываться: «Да это же грешник!», «Мутант? Господи. Нас всех из-за него убьют!»

Грешник. Вот кем меня считали, если я показывал крылья.

— Волк в овечьей шкуре, да? — с издевкой произнес Таламриэль, и дернул меня за цепь крыла. Я повалился на землю, и крылья звякнули за моей спиной. И как вам такой компаньон, люди? Он жил среди вас. Почему вы не доложили ангелам?

— Мы ничего о нем не знали! — крикнул кто-то из жителей Абраты. — Заберите эту мразь! Убейте! Только не трогайте нас! У нас семьи! Дети!

Таламриэль расхохотался, а когда закончил, вытер слезинку, и поднял меня за крыло, как игрушечного. Мне не хотелось видеть свои цепи, пусть это и часть тела. Они всегда пугали меня. Их предназначение осталось непонятным. Абсолютно черные, как у грешников высших категорий, и совершенно неизведанные. О моих цепях ничего не написали в Книге падших душ. Грешник ли я, ангел ли я, человек ли — у меня не было и малейшего представления. Крылья из цепей грешника служили поводом всесторонней и безудержной ненависти. Люди боялись ангельской природы, боялись природы грешника, а ангелов кривило от мысли про смешанную кровь.

Мне нигде не было места.

Я многое узнал про Антерру за пять лет, но ничего не узнал о себе кроме того, откуда я был, и чем занимался при человеческой жизни.

— С чего ты решил, — Таламриэль приблизил свое лицо к моему. Я слышал его дыхание, а в глазах увидел презрение более отчетливое, чем раньше, — что у тебя есть право вызвать на бой венец творения? Вызвать на бой ангела? Я бы посмотрел на это ради забавы, да время дорого. Ладно, — Таламриэль бросил меня, и я со стоном повалился на землю, испачкав руки в грязи. — Мы с тобой еще увидимся. А пока развлекайся. Барвэлл, все как обычно.

— Слушаюсь! — отсалютовал Барвэлл, стукнув себя кулаком по груди. — Так! Мужчины влево, женщины вправо! И быстрее, если дорога жизнь!

Сейчас как никогда хотелось к Маше. Мы хотели рвануться друг к другу, не хотели разлучаться, и я чувствовал нашу окрепшую связь всей душой. У меня сердце в груди сжалось, заколотилось от испуга за Машу. Страшно было понимать, что мы могли больше никогда друг друга не увидеть. Страшно было понимать, что я мог не попасть домой, и не застать Милену.

У Маши дрожали руки и крылья. Она больше смерти боялась быть изнасилованной, и я это хорошо помнил. Потому она, наверное, провоцировала Таламриэля сразу ее убить, а не везти в концентрационный лагерь.

Мужчины и женщины собрались в небольшие группы подальше друг от друга.

Люди в очередной раз отличились. Несмотря на то, что мы спасли уцелевших жителей Абраты от смерти, они стремились продать меня и Машу. Некоторые говорили, что готовы лично следить за нами, и бить нас, лишь бы к ним относились мягче, но Барвэлл их не слушал.

Он подошел к щуплому старику, коротко осмотрел с головы до ног, и оттолкнул его влево.

— Что со мной будет? — спросил старик скрипучим голосом. Но в его глубоких старческих глазах я не увидел страха. Скорее облегчение. — Вы меня убьете?

— Да, — ответил Барвэлл без обиняков.

Старик с облегчением закрыл глаза. Похоже, ему не хотелось жить в мире, где не было места спокойствию. Увидев это, пенсионеры и люди из нашего мира стали бы ценить то, что имели.

Мужчин покрепче, включая меня, отводили в правую сторону, поближе к бараку. С женщинами поступали так же. Красивых вправо. Старых и страшных — влево. Нас повели по лагерю голышом и двумя колоннами. Под ногами хлюпала грязь, заключенные то и дело поскальзывались, а если не вставали — их просто закалывали, как свиней.