Сергей Извольский - Врата Тартара

Не задерживаясь, я бесшумно пробежал по крыше, найдя укрытие, но чужого внимания не почувствовал. На миг остановился, посмотрел «глазами» демона. Он сейчас сидел в кабинете с князем, который с отвращением изучал отведенную в сторону руку. Ясно — демон кинул на него метку Тьмы, а князь даже не стал сопротивляться.

Власов уже должен был быть мертв — потому что упади я с неба без торможения, уже созданным заклинанием попал бы, куда надо, и стены не стали бы мне преградой. Сейчас же, собрав парашют, прочная ткань которого оказалась практически невесомой и уместилась в небольшой ранец, я прошел к чердачному окну, держа наготове компактный пистолет-пулемет. Арабский экземпляр, почти самострел ручной работы. Тоже Элимелех реликт достал, который отследить невозможно будет. Но стреляет, я пробовал сегодня утром.

Оружие в руках кроме уверенности помогало мне сосредоточиться и не сорваться: после брошенной демоном метки, я чувствовал нашу связь. Тьма ощущалась холодом на кистях, а в ушах все громче шелестел пугающий гул голосов. Пугающий потому, что звуки такие, словно буйных пациентов дурки запустили в тесное помещение и волю дали.

Спустившись по лестнице, выбравшись с чердака, я немного поплутал по коридорам. Перед взором, уже не глазами, а словно бы иным зрением по-прежнему видел пульсирующее в такт ударам сердца темное пятно метки, которую повесил демон на князя. Двигался в ее направлении и вскоре оказался в коридоре, который недавно видел — на передаваемом из глаз демона изображении.

Подойдя к распахнутым дверям, остановился. После недолгого раздумья поднял забрало, снял шлем и держа его нижний край, зашел в зал. Власов сидел за овальным столом для переговоров. Очень удачно и предусмотрительно, потому не придется играть в неприятные качели под названием «пересядем». Положив шлем на кресло слева, а оружие на кресло справа, я присел.

Аверьянов стоял поодаль у стены, и живым не выглядел. Демон сейчас не волновался маскировкой, будучи готовым к бою в любой момент, что накладывало отпечаток на его внешний вид. Особенно неприятно было смотреть в полностью черные глаза. Я и не смотрел, кстати. Тем более, что если не смотреть, безумный шелест голосов в голове не так громко раздается.

Посидели немного, помолчали. Князь крутил по лакированной столешнице стакан с янтарной жидкостью на донышке, и этот скрежещущий звук сейчас был единственным в кабинете. По ощущениям, прошло не меньше минуты, прежде чем Власов не выдержал первым — подняв взгляд, он коротко глянул на демона.

— Однако, здравствуйте, — спокойно произнес я, понимая, что именно князь хотел сказать. Действительно, разговоры разговаривать при демоне не совсем правильная затея. Я про это совсем не подумал, но признавать за собой ошибку не хотелось. — Зачем звали?

— Поговорить, — вкрадчиво ответил Власов, вновь опуская взгляд и крутанув стакан.

— Зачем? — усмехнулся я. Причем произнес таким тоном, который князь прекрасно понял.

— Действительно, зачем? — невесело хмыкнул он и вновь поднял взгляд. — Можешь убить меня прямо сейчас. Но думаю если решишь выслушать, это будет много лучше для тебя.

Вот это уже было совсем неожиданно.

— Только для меня? — вновь усмехнулся я, стараясь за сарказмом скрыть некоторую растерянность и напряженную работу мысли.

— Конечно, я преследую и свои цели. В рамках оставшегося маневра, — согласно кивнул Власов.

— Не привык вести деловые переговоры с нетрезвыми людьми, — все еще не приняв решение как поступать, произнес я в попытке выбрать еще время для раздумий.

— Profite bien de chaque moment, — пожал плечами Власов, одним глотком допил оставшийся в стакане коньяк и поднялся. Подойдя к шкафу, он поставил стакан на полку и вынул белую пастилку, которую бросил под язык. Обернувшись, князь молча поднял руку, демонстрируя мне черное пятно. Выглядело не очень приятно — словно на кожу раскаленного мазута плеснули.

— Я сниму, не возражаешь?

Возражать я не стал. Смотреть, как он избавляется от метки без использования силы стихии, тоже удовольствия не доставило. Но смотреть было необходимо — с собеседника я старался взгляда не спускать.

«Вась, погуляй», — пользуясь случаем, мысленно обратился я к демону. Аверьянов сразу же развернулся, и на деревянных ногах, как стойкий оловянных солдатик, вышел из кабинета. Власов уже вернулся и сел за стол, будучи совершенно трезвым. Руку с удаленным пятном Тьмы он туго замотал шейным платком на ходу. Я облегченно выдохнул — как князь снял метку Тьмы, так и голоса в моей голове отодвинулись на самую грань слышимости. Даже дышать легче стало.

— Слушаю внимательно, — переменил я позу, глядя на князя. Сел чуть более расслаблено, но в любой момент был готов среагировать.

— Есть еще один вариант действий. Я делаю тебя своим наместником и регентом, а сам элиминирую источник и принимаю постриг.

«Охренеть» — выдохнул я беззвучно, как совсем недавно сутки назад, когда Дорошкевичи показали мне класс по созданию аватара стихий. Вот только Власов сумел меня удивить гораздо сильнее, чем близнецы. «ЭТО ШОК!» — как однажды к своему последующему стыду написал в серьезной деловой переписке мой коллега, будучи не совсем трезвым, забыв главное правило — не отвечать на письма со стаканом. Вот и у меня сейчас, это самое. «ШОК!»

То, что Власов сказал о должности наместника я услышал, но пока полностью не понял. С остальным князь сумел всерьез удивить. Не только элиминировать источник, но принять постриг, значит. Причем я в полной мере понимал значение обоих поступков. Для первого мне хватало полученных знаний здесь, для второго — знаний, привнесенных из родного мира. И я понимал, что для аристократа в России подобный поступок равносилен мирской смерти. Это в Европе сан для дворянина не был чем-то из ряда вон выходящим, и духовенство наряду с аристократией являлось высшим сословием. И иерархи европейского духовенства традиционно являлись выходцами из самых родовитых семейств.

В императорской России же для аристократа стать духовным лицом значило полную потерю статуса, с переходом в ранг блаженного. Именно в императорской России, потому что так было не всегда. Во времена Московского царства церковь, как и в Европе, влияла на внутреннюю политику не меньше, чем первые лица, с сопутствующими разборками — хоть Соловецкое сидение вспомнить, хоть знаменитый постулат «Москва — Третий Рим», который от патриархов Церкви и пошел. Но потом на трон взошел Петр I, упразднил патриархат и до 1917 года Русской православной церковью управлял Святейший Синод, членов которого назначал правящий император, а действовал Синод от его имени. Во главе же этой высшей церковной организации вовсе стоял обер-прокурор — светский чиновник. В этом мире обер-прокурор по-прежнему стоит во главе Церкви, а Священный Синод является лишь одним многих ведомств императорского чиновничьего аппарата, рядовым государственным институтом. Только к началу двадцатого века русское православие с подачи власти начало значительно прирастать влиянием и двигаться по европейскому пути развития. Понятно с какой целью — главным призом по результатам Первой Мировой для России был Константинополь, а это… а это уже лишнее, оборвал я свои мысли.