Макс Острогин - Бог калибра 58

– «Регись» – это значит «берегись». Так в туннелях часто пишут всякое, предупреждают. Там или провал, или костыли… не знаю. Или шахтер.

– Надпись новая, – сказал я.

– С чего ты решил?

– Краской написано было. Потеки сохранились.

Алиса задумалась.

– Это от радио? – спросил я.

– Что от радио?

– Ну, эти все? Шахтеры? Слизни? Другие всякие… С чего оно вдруг завелось-то? Раньше ведь не было, да?

– При чем тут радио? – пожала плечами Алиса. – Какое… А, ты о радиации, что ли?

Я кивнул.

Алиса сунула руку в глубину своего костюма и сняла с шеи тяжелый блестящий цилиндр.

– Дозиметр, – пояснила Алиса. – Если влетаешь в грязь, то он начинает пищать. У меня два раз пищал, да и то только в центре. Тут все чисто, как в прачечной.

– Почему тогда все это? Страшное? От моря?

– От какого моря? Ты что, рыбец?

– Внизу море ведь…

Алиса опять принялась хохотать.

– Какое море?! Ну, ты, Калич, вообще! Это все от… Да какая разница? Даже мой папа не помнит, как по-другому было. Зато китайцев помнит – они тут везде в три слоя валялись. Слушай, солнце уже садится, давай на ночлег. Вы в своем Рыбинске как ночуете?

Я огляделся. В трамвае ночевать не хотелось, лезть в метро тоже.

– Ах, вспомнила – у тебя же лопата! Вы ее не мечете, вы ею закапываетесь!

Алиса запрыгала, выставив глаза.

– Давай, покажи! Покажи, как закапываешься!

– А ты как будешь? Ты не закапываешься, что ли? Просто так и спишь?

Алиса выпрыгнула из вагона наружу, я выбрел за ней.

– Нет, конечно, – ответила Алиса. – Мы не из Рыбинска, мы в нору сигаем, мы по-простому. Вот так

Алиса что-то сделала, я не понял, что, только что передо мной стояла красивая девушка в странном костюме – и вот вместо этой девушки лежала куча мусора. Совершенно обычного хлама.

– Ну, как? – спросила из глубины Алиса.

– Ничего.

Я снял с пояса лопатку, вытряхнул из рукояти щуп и принялся искать место. Под тонким слоем почвы твердел асфальт. Я тыкал щупом, смещаясь ближе к стене дома.

– Правее, – показала пальцем Алиса. – Там трава зеленее.

Я взял правее и почти сразу наткнулся на кости. Срезал верхний слой. Кости. Белые и много, впритык

– Это китайцы, наверное, – сказала Алиса. – Когда китайское бешенство началось, их уже никто не закапывал, так и валялись, врастали в землю. Говорят, что китайцев так много было, что человек, если бы захотел, не смог бы посмотреть им всем в лицо, жизни не хватило бы.

Зачем тратить жизнь на то, чтобы смотреть в лицо китайцам?

Я взял еще правее, и еще, и в двух местах под почвой попадались мне китайцы.

– Говорят, что раньше народу тут было сто миллионов почти, – болтала Алиса. – Куда ни посмотри, везде люди идут и идут. А потом вымерли все. Весь город на костях. Когда бешенство началось, некоторые спасались за железными дверями, думали, что они самые умные. Воды брали, еды, а бешенство через стены проникало. Забираешься в такое жилье, а там они все и сидят вдоль…

Наконец китайцев не оказалось, и лопата вошла в почву легко, на всю длину лезвия. Я наметил контур и стал подрезать дерн. Дерн стоит снимать аккуратно – потом он должен лечь обратно и не выделяться. Это самая ответственная операция.

– … А я так считаю, что просто время кончилось, – размышляла Алиса. – Не вообще время, а наше именно. Людское. Вот раньше, говорят, никаких мреков не было. Только люди были. Одни белые, другие желтые, третьи вообще черные, но все равно люди. А сейчас? Мрек тебя сожрет и не заметит. Все сожрут, мы вкусные…

Подкопал дерн. Отвязал от рюкзака спальник, вытащил из чехла овальный кусок гибкого пластика в мой рост. Пластик такой очень ценен, найти его получается редко, раньше из него делали самолеты. Хорош он тем, что гибок и тверд одновременно, а еще тем, что кромки его можно легко затачивать.

Расправил пластик и не спеша, равномерными тычками стал загонять его под дерн, стараясь держать чуть вогнуто, как плоский совок Чтобы обрезать его не только по контуру, но и снизу. Работа сложная, кропотливая.

– … Сначала Волной всех перетопило. Но человеки – они же как тараканы, дыхание задерживать умеют. Ты умеешь?

– На пять минут, – признался я.

– Вот видишь. Вот не все и потонули – дыхание задержали. Тогда на них другое напустилось. Рубцы всякие, големы – да всех и не сосчитаешь. А нового сколько появляется? Только к одному

привыкнешь – как другое что-то, то выпь, то попрыгун. У вас в Рыбинске попрыгун есть?

– Нет.

Я погрузил пластик на всю длину. Вытряхнул из чехла специальный кривой нож из мягкого железа – для подрезания краев. Здесь тоже надо работать тщательно, и нож должен быть острый и гнучий, следы его работы не должны просматриваться сверху.

– Прыгун – это смерть, – Алиса плюнула. – А на западе? Там еще страшнее. Некоторые пробовали… Знаешь, что там?

– Что?

Надо было снять дерн, я перехватился поудобнее и стал сворачивать его вместе с пластиком. Свернув, придавил камнем. Открылась земля. Черная, с мелкими корнями, с обрывками червей и жирных белых личинок. Личинок следовало выбрать, неизвестно совершенно – что это тут за личинки, какой породы, жва- лы во всяком случае вполне жвальные, не хотелось бы, чтобы во время ночевки они решили меня попробовать.

Вытащил из спального набора заточенную медную проволоку длиной в полтора метра, начал собирать на проволоку гусениц и на всякий случай даже их обрывки. Собирал тщательно, ворошил землю, насаживал. Через минуту в руках у меня мерзко шевелилось живое кольцо, я свернул концы проволоки жгутом.

– Жарить будешь? – спросила Алиса. – Или завялишь?

– Не, не буду.

– Некоторые их жрут, – сказала она. – Говорят, что вкусные.

– Может быть…

А что, у нас вот некоторые червей едят. Обычных, земляных, их вдоль ручьев много водится. Ловят, вымачивают, потом в опилках пару дней очищают, а затем и есть уже можно. Жарят. Или сушат, а потом муку делают. Или суп.

Я развертел проволоку с личинками над головой и зашвырнул подальше.

– А раньше никаких попрыгунов не было, – сказала Алиса. – Завелись. Тут все время что-то заводится. Не город, а завод какой- то… Про Винный Завод слыхал?

– Нет.

Расстелил рядом с колыбелью кусок полиэтилена, собрал на него верхний слой грунта, жирную, черную землю, под которой обнаружился вполне себе желтый песок Песок – лучший грунт для колыбели.

– …Тебе бы как раз туда – как раз твоим бредовым идеям соответствует. Если есть у тебя какая-нибудь вина – все, можешь не ходить. В три счета сдохнешь. Сходил бы, проверил…

Я стал копать песок Не торопясь, вгонял лопату, нажимал, вытаскивал, опрокидывал на пленку. Песок был равномерным, не очень рассыпчатым, не очень мягким. Колыбель откапывать следует на три лопаты – если меньше, тебя могут учуять сверху, если глубже – можешь поутру не проснуться. Тяжесть на грудь давит, во сне может дыхательный центр отключиться.