Макс Острогин - Бог калибра 58

Чувство, что за нами наблюдают, не отпускало. И это явно был не охотник. Для любого охотника, для волкера, или для кенги опять же, группы интереса не представляют. Если вас двое, волкер не нападет, они даже если в стаю собираются, всегда по одиночкам работают.

Значит, все-таки люди… Или кажется. Нервы размотались, вполне могли и казаться. Казюля привязалась, хотя сказки это, нет никаких казюль.

– Ты ничего не чувствуешь? – осторожно спросил я у Шныря.

– Вроде как смотрит кто, так?

– Вроде…

– Это морок. Место, видишь, какое… Гадкое теперь. В таких

местах всегда так. Нехорошо. Надо поскорее отсюда… Слушай, я совсем не хочу там сидеть.

– Так надо. Сам понимаешь. Мы пойдем твой клан выручать – тебя с собой не возьмешь уже. У тебя даже автомата твоего нет. Посидишь немного. Отоспишься по-нормальному.

– Ага, отоспишься. А ты что, правда земляной?

– Что?

– Ну, земляной. Под землей передвигаться можешь?

– Я из Рыбинска, – ответил я.

– И что?

– Мы там все под землей передвигаемся. Как эти… маркшейдеры, слыхал про таких?

Шнырь плюнул.

– Ясно, – сказал он. – Да, за МКАДом чего только и нет, оно и понятно. Говорят, что китайцы кое-где живы, представляешь?

– А что тут представлять? Мы китайцы и есть.

– Не… – помотал головой Шнырь. – Мы не китайцы. Китайцы желтые все от жадности, а мы нормальные. Я вот не желтый.

Я бы не стал этого утверждать окончательно, поскольку под изрядной коркой грязи определить, желтый ли Шнырь или нет, возможности не представлялось. Но спорить не стал.

– А ты можешь научить? – спросил Шнырь.

– Чему научить?

– Под землей лазать? Научи, а? А я тебе тоже автомат достану.

– Смысла нет, – сказал я. – Учить тебя. У вас тут все равно под землей лазить нельзя – везде дома стоят. Так что бесполезно…

– Чего это она? – Шнырь кивнул вниз. – Долго. Пора бы уж и вылезти.

– Девушка, – объяснил я. – Они все такие. Умывается, наверное.

Звук Внизу, в лазе что-то пискнуло. Вскрикнул кто-то.

– Так…

Я вскочил, повернулся к домику.

– Не надо! – Шнырь схватил меня за штаны. – Не лезь туда! Она…

– Сам не лезь. – Я толкнул его, Шнырь покатился. – Указывать мне будешь…

Шнырь поднялся, в глазах злоба, такой опасный. Хотя и мелкий.

– Там случилось что-то, – объяснил я уже спокойнее. – Я посмотрю, посмотреть надо. Ты со мной…

– Нет! – Шнырь отпрыгнул. – Не полезу я туда!

– – Не бойся…

– Я тут лучше! – В глазах у него плясал какой-то дикий совсем ужас. – Здесь…

В лазе снова крикнули. Теперь уже как-то злобно. Чужим, не Алисиным голосом.

Я сорвал карабин, сунул Шнырю.

– Разберешься?

– Да…

Сорвал топорик, бросил на землю. Мне он все равно не пригодится, размаху там, наверняка, внизу мало. И секира не пойдет. Так что лучше лопаткой, сподручнее, убойнее.

– Если что здесь появится – стреляй, – велел я. – Стреляй, главное, я выстрел услышу. Помогу.

– Осторожно там! Если что…

Но я уже нырнул в лаз.

Тут, в этой Москве, я настоящим лазутчиком стал. Подземно- проходцем, как сказала бы Алиса.

Лаз был выполнен мастерски. Сам не очень широкий, два взрослых человека, пожалуй, и не разошлись бы. Я не понял, из чего это построено, приглядевшись, обнаружил, что это спинки стульев. Такие пластиковые стулья, люди все передохли, а стулья остались. И только окрепли со временем, спинками этих древних стульев были выложены и пол, и потолок и стенки, так что сам ход тоже точно пластмассовым получился. Он опускался вниз под значительным уклоном, ступенек и поручней не предусматривалось, и я почти катился вниз, вытянув руки.

Вывалился я в малюсенькую круглую комнатку, по стенам и даже по потолку ее тянулись толстые ржавые трубы и со всех сторон к тому же торчали круглые краны, тоже проржавевшие и кое- где даже распавшиеся. Я упал на них, они рассыпались в ржу, в разные стороны шуганулись шуршащие многоножки.

Поднялся.

Мишка. На кране сидел большой серый мишка, прямо передо мной. Игрушка. Видимо, раньше этот мишка был синий – пятна синевы еще кое-где проступали, сейчас серый. Вместо глаз такие вышитые крестики. Усмехнулся про себя – зачем Алисе мишка? Хотя девчонки все чувствительные. Да и вообще, игрушек мало осталось, мелким играть не во что, сразу с детства за оружие берутся, за арбалеты. Ничего, придет время…

Огляделся. Бутылки. С водой. Много. Вдоль стен стоят рядами. Двери. Железные. По сторонам. На вход и на выход. Или наоборот. Надежно. Одна дверь прочно приржавела к косяку, другая выглядела свеженько.

Я шагнул к свеженькой. Она тут же отворилась, ненамного, на полметра, выскочила, даже как-то выдавилась Алиса, тут же прижала дверь спиной.

– Ты что, его одного там оставил?! – завопила она как-то громко. – А ну наверх! Живо!

– Мне показалось…

– Руку порезала, – Алиса показала кровоточащую руку. – Орала! Вот что тебе показалось! Вверх! Там может быть…

Закончить она не успела, потому что наверху выстрелил мой карабин. И тут же заорал Шнырь. Дико, меня по хребту пробрало.

Я рванул вверх, быстро, как только мог.

Оказалось, что вверх карабкаться гораздо удобней, спинки кресел располагались так, что в убежище Алисы можно было легко скатиться, и так же легко я полз вверх, перескакивая по спинкам, как по ступенькам. Выскользнул из бревен и сразу увидел Шныря.

Шнырь стоял спиной ко мне, ссутулившись, втянув голову в плечи, собравшись в комочек Карабин лежал у его ног, дымился. Шнырь дрожал. Плечи, шея, даже голова, все.

– Шнырь! – крикнул я.

Он замер. И тут же заорал снова.

Я кинулся к нему, сжимая лопатку, схватил за плечи, повернул.

Правда

Блохоловка. Та самая, что я взял у Гомера.

Снаружи круглая алюминиевая пластина – чтобы можно было на огне прожаривать, а к телу такой мягкий мешочек с особым искусственным мхом, пропитанным сальным дымом. Блохи любят этот запах, и вместо того, чтобы тебя жрать, они в этот мешочек забираются и сидят там, а потом, когда под рукой будет первый попавшийся открытый огонь, ты на него аккуратно блохо- ловку и выкладываешь. Алюминиевая пластина нагревается, блохи начинают поджариваться, а те, что не поджариваются, те выскакивают наружу. И сразу в огонь. Трещат – просто ухо радуется. Алюминий быстро остывает – и уже снова к употреблению готова. Произведение технической мысли. Раньше вот, говорят, совсем блох не было. А теперь завелись. Как погань появилась, так и блохи, потому что одна погань к другой притягивается. Но ничего, мы и с блохами справимся, дайте только время.

Я развернул Шныря. В руке у него был короткий пистолет с широким дулом, пистолет свистнул. Из ствола вылетел блестящий шприц с малиновым оперением и острым жалом. Острие чиркнуло по круглой пластине блохоловки, шприц отскочил в сторону.