Андрей Васильев - Солнце и пламя

— Есть люди, которые живут недолго, но очень ярко. — Белая Ведьма сплюнула на землю, и я заметил: слюна ее красна, что твоя кровь. — Мало им судьба времени отводит, а они все одно успевают за два — два с половиной десятка лет мир дыбом поставить. А есть те, кто сотню лет небо коптит, но когда их на кладбище отнесут, то над могилой сказать никто ничего не может, потому что вспомнить нечего. Жил — и жил. И все. Как не жил. Так вот, те, кто там, в Халифатах и на островах, хоть и маги, но, кроме названия, у них ничего нет. Даже посохов — они их побросали, когда разбегались, как крысы, в разные стороны. Погодники, лекари, звездочеты, философы — это не более чем шлак. Они бесполезны везде — что тут, на войне, что там, в изгнании. Пустоцветы. Да, они переживут нас, это верно, но и что с того? Кого может воспитать трус, вечно находящийся в бегах? Еще десяток таких же, как он? И это, по-твоему, будут маги?

— В лучшем случае — ремесленники, — признал я правоту ее слов, обратив внимание на то, как она стала хрипеть от наплыва эмоций. Иные фразы и различить-то было трудно.

— Маг не тот, кто может дождь вызвать или от хвори излечить. — Белая Ведьма вперила в меня свой единственный глаз. — Маг — тот, кто может и хочет изменить лицо этого мира так, как сам того желает, не считаясь с чужими интересами и не боясь измараться в дерьме. Туллий — наш враг, редкая сволочь, но именно он при всем этом — истинный маг. Он гнет все сущее под себя силой своего разума и воли. И он почти достиг успеха. Эльфы и мы, осколки былого величия, — вот последняя преграда на его пути. Как только ее не станет, этот человек получит то, ради чего когда-то все и было начато. То, ради чего мир меняет свой облик.

— Вот сейчас не совсем понятно, — быстро протараторил я. — При чем здесь Гай Петрониус? Нет, мы кое о чем догадываемся, но…

— Туллий — гений, — снова закашлялась моя собеседница. — Все, что случилось, — результат его трудов. Это он долго и успешно стравливал орден Истины и конклавы, это он, по сути, впервые со времен Века смуты запалил костры на городских площадях и отправил на них своих собратьев, это он разжег ту искру, из которой вспыхнуло пламя нынешней войны. Ты знал, что когда-то именно Гай являлся воспитателем и наставником императора? Не нынешнего, а недавно умершего? Десять лет, пока маленький Линдус взрослел, этот маг был рядом с ним. Учил читать, писать, считать, а также тому, как себя должен вести король великой державы, а то и будущей империи. Линдус повзрослел, но зерна, брошенные в душу ребенка, дали нужные Туллию всходы. А когда уже не очень вменяемый король Айронта надел императорский венец, после чего окончательно сбрендил от полученного объема власти, то все тот же Гай Петрониус заменил его другим своим воспитанником — тем, которым можно хоть как-то управлять. Догадываешься, кем? Да-да, Айронт силен традициями. Тот, кто воспитал отца, после пестует и сына-наследника. Если доживает, разумеется, до этого времени.

Кусочки мозаики вставали один за другим на свои места, и я не мог вслед за Амандой не восхититься талантом того, кого очень-очень хотел убить. Какой безупречный расчет, какая тонкость плетения интриги! Причем масштабы ее поражают! И временные, и территориальные.

И самое обидное — если все так просто, почему я сам до этого раньше не додумался? Ведь знал больше, чем мои соученики. И — не видел очевидного.

— Ко мне трижды приходил его человек, — сипела Белая Ведьма. — Первый раз тогда, когда я только-только… Не важно. Он пришел и предложил мне припасть к ногам Линдуса, тогда уже Первого. Вернее — еще. Мол, все простят, в том числе и обучение у мага Шварца, которому уже вынесен смертный приговор. Взамен надо только признать, что мой отец сам предложил Линдусу забрать у него земли Фольдштейна и присоединить их к Айронту. Мол, еще до всяких империй это случилось.

— Тонко, — признал я. — Эльфы-то уходить никуда не захотели, чем его подвели под гнев Линдуса, а тут вроде как наследница сама передает все права и былые договоренности идут прахом. Кстати, идея привлечь их к завоеванию земель тоже Гая была, верно?

— Именно, — подтвердила Белая Ведьма. — И обещание того, что Фольдштейн навеки отходит к Лесной Короне, вполне реально — в обмен на это Меллобар поддержку Линдусу и оказывал, причем не только тут, близ берегов Луанны. Помнишь войну с нордлигами и таинственных воинов в доспехах, которые чудо как хорошо сражались? Еще бы они не таковы были — лучшие воины эльфийских лесов как-никак.

А вот это для меня не новость. Я еще тогда до этого сам додумался, когда Эль Гракх мне о своей ране рассказал, только говорить никому не стал.

— Линдус был недоволен, высказывал Туллию претензии, давал понять, что теперь он будет все делать так, как сам сочтет нужным, чем и приблизил свой конец, — продолжила моя спутница. — Зачем магу неконтролируемый император, который вот-вот его на костер отправит?

— Лихо. А посланец что? На кол посадила или заживо сварила в кипятке?

Агриппа, это наверняка был он, других порученцев у Гая вроде нет. И как ему не страшно было в такую переделку ввязываться? Нет, что он уцелел — это ясно. Я же позже описываемых событий с ним виделся.

Но это в тот раз. А вот после… Она же упоминала о том, что он трижды приходил.

— Отпустила. На что мне его жизнь? Да и отношения портить с Гаем в тот момент не хотелось.

— Ты сказала — он не раз притаскивался. — Я отпил воды из фляжки. — Что после предлагали?

— Во второй раз — место при дворе, если я в нужный момент ударю эльфам в спину, — не стала темнить Белая Ведьма. — А в последний раз, прямо вчера, — только жизнь, без каких-либо других наград. Падает цена, Эраст, падает. Гай Петрониус Туллий пожаловал сюда лично, и это значит только одно — вот теперь началась настоящая война. И он в ней никого жалеть не станет, ни с той, ни с другой стороны. Просто потому, что ему никто из нас живым не нужен. Мы должны перебить друг друга, на то и расчет. А потом он вернется в Айронт, и Линдус Второй сто раз пожалеет о том, что считал себя самым умным.

— А какой тогда смысл тебе что-то предлагать? — удивился я.

— Точно не знаю. — Белая Ведьма жестом попросила у меня фляжку. — Может, по причине крайнего самолюбия — не желает прощать те два отказа. Может, тактический расчет. Может, еще что-то, о чем я даже не догадываюсь. Но, полагаю, он знал, что я скажу «нет».

— Скорее, на то и рассчитывал, — закончил я ее мысль, решив, что тут поддакнуть не лишнее. Не дай боги, этот поток откровенности вдруг иссякнет, чего мне очень не хотелось бы. — Да, это смахивает на многоходовую интригу.

— Я рада, что он сам пожаловал. — Темно-багровый, почти черный, да еще и чуть раздвоенный на конце язык Ведьмы облизал бескровные губы. — Признаюсь тебе — я очень на это надеялась, только до последнего не верила, что он на это пойдет. Но чудеса случаются, Гай Петрониус Туллий здесь. И я его убью.