Евгений Старухин - Истоки

— А откуда тебе знаком вкус крови? — приподняв бровь поинтересовалась гарпия.

— Ну как же? Любой порез, ранка на пальце, и суёшь его в рот, чтобы кровь поскорее перестала течь. Опять, если разбил нос, то часть крови через носоглотку обязательно просочится в рот. Так что, мне кажется нет ни одного живого существа, в жилах которого течёт кровь, не знакомого с её вкусом.

— И какое чувство вызывает у тебя вкус крови?

— Хм… Вкус носит лёгкий оттенок опасности, нотки близости, и ощущение старого доброго знакомого. Хотя есть ещё некие оттенки отторжения, словно ешь что-то запретное.

— Очень хорошо, — отчего-то обрадовалась гарпия и достала вторую миску, на которую тут же полилась кровь из шеи второго кроля, — Пробуй, — миску с кровью вручили мне.

— На вид — вязкая жидкость, тёмно-тёмно-красного, почти чёрного или коричневого цвета, слегка мутноватая. На слух — опять ничего, кроме разве что звуков, сопутствующих для любой вязкой жидкости. Запах очень резкий, почти такой же, как был вкус в первом случае. На ощупь, — я погрузил пальцы в выданную мне жидкость, — то же самое, что и на вид — слегка вязкая, пачкающая жидкость тёмно-красного цвета. На вкус, — я облизал вначале пальцы, а потом и отхлебнул немного из миски, — ярко выраженный солёный, слегка сладковатый, и приторный железистый вкус крови. Всё тот же вкус, который я описывал и до этого, разве что к зубам в данном случае не прилипает, но после проглатывания очень долго остаётся во рту послевкусие крови. И оно немного неприятно, уж и не знаю почему.

— Замечательно! — гарпия явно радовалась моим описаниям, но объяснять что-либо совершенно не спешила. Наоборот, очередной кроль пал жертвой её острого когтя и новая миска наполнилась кровью, после чего была протянута мне.

— На вид — вязкая жидкость, ярко-красного насыщенного цвета. На слух — что-то есть, что-то почти неуловимое… Какой-то то ли шелест, то ли тихий клекот. Да и вообще эта кровь какая-то беспокойная более бурлящая. Так что звук, наверное, это бурление. Запах тот же самый вроде, но тоже чем-то неуловимо отличается, не могу понять, чем. На ощупь, — я опять влез пальцами в миску, — соответствует увиденному. На вкус, — я опять облизал пальцы и отхлебнул из миски, — всё то же самое, только появляется лёгкий, почти неуловимый привкус какой-то свежести. Впрочем, на фоне остального вкуса он почти не заметен, а послевкусие одинаковое.

— Теперь — прочувствуй кровь в живом существе. — гарпия вручила мне кроля.

И что я должен делать?

— Э-э-э… На вид, под шкурой жил не видать, это не человеческая кожа, где вены проступают. — мой сарказм цели не достиг, и гарпия внимательно на меня смотрела, точнее на мой процесс изучения кролика, — На слух — слышно, как бьётся сердце кролика, но это не совсем чтобы напрямую связано с кровью. Это немного другое. На запах — кровью вообще не пахнет. На ощупь можно почувствовать, как пульсируют основные жилы на шее кроля. На вкус — кролика я облизывать не хочу…

Тут гарпия заржала, словно конь.

— Блин, не могу! Ты всё-таки удивительный, повелитель! Тебе нужно ощутить кровь, при выходе из тела, а не пока она в теле, хотя то, что ты проделал, даже к лучшему — возможно это скажется на глубине понимания сути пути. Вскрой ему горло, и прочувствуй выходящую кровь, пропусти её через себя, через свои чувства.

— Хм… Жалко кролика, но ничего не попишешь.

Странно, что гарпия не уточнила, какую именно жилу ему вскрывать: венозную или артериальную. Ну, раз не уточнила, значит неважно. Вскрытое горло кролика, стекленеющие глаза животного, в которых плещется обида, не давали мне вначале сосредоточиться на поставленной задаче, но я взял себя в руки и рассматривал кровь, слушал её, нюхал, трогал и конечно пробовал на вкус. Ничем. Ничем она не отличалась от предыдущих проб. Кроме одного. Это я и решил озвучить.

— Всё то же самое, ничем не отличается, кроме одного — необратимости потери жизни. Вместе с кровью из тела уходит жизнь. И тут неважно, венозная это кровь или артериальная, я чувствую, как существо ещё пытается бороться, но оно уже потеряло большую часть жизни и ожить просто не сможет. Жизнь уже покинула это маленькое тельце, кролик умер, хоть ещё и дёргается. Его можно вернуть к жизни разве что магией. А почему бы и нет? Лечебный ветер на него!

Но я опоздал, очки жизни кролика под действием кровотечения растаяли быстрее, чем я пришёл к нужному выводу. Кролик умер. Я пытался что-то сделать, но было уже поздно. Можно было некромантией поднять зомби, но это уже не будет живым существом, а хотелось вернуть кролику именно то, что было отнято по моей прихоти, вернуть жизнь.

— Ты понял! Ты действительно понял! Ты сделал правильный вывод, хвала богам!

— Что я понял? — меня накрыло чувство отвращения к гарпии и к самому себе, — Что жизнь кролику не вернуть? Что он сдох окончательно? Что я отнял жизнь у живого существа по своей прихоти?

— Да! Да, именно это ты и должен был понять! Что эссенция жизни, пронзающая кровь внутри живого существа, теряется безвозвратно при смерти живого существа, и что нельзя просто так бездумно убивать живое ради получения могущества. Кровь даёт многое, но отнимая её у живых ты отбираешь что-то неизмеримо большее, нежели просто кровь. Ты отнимаешь жизнь. Жизнь и кровь взаимосвязаны непрерывно. Кровь — это жизнь, а жизнь — это кровь. И если ты отбираешь её, то ты теряешь что-то и в себе. Не может такой шаг пройти без последствий для живого существа, ни для жертвы, ни для палача. Убийство — самое страшное из всех возможных преступлений. Убийство ведёт к твоей силе, но и к слабости тоже. К силе тела, но слабости духа. И только те, у кого силы духа нет изначально, могут убивать безнаказанно — это больные разумные, маньяки. Или те, кто поставили себе кровь на службу. Но только те, кто растворился в крови, понимают, что путь убийства ведёт одновременно и к силе, и к слабости. Я рада, очень рада, что ты, повелитель, осознал этот момент. И теперь для тебя открыт путь крови. Но как и чьей кровью ты будешь пользоваться — решать тебе самому. Где та граница, которую ты не сможешь перешагнуть и есть ли она? Только мы сами устанавливаем пределы своего растворения. Я на своём пути убила уже двести сорок девять разумных. И я помню каждый из этих моментов окончания жизни. Да, неразумные меня уже не волнуют — для меня это приемлемая плата за могущество. Эту грань я уже перешагнула, но переступать грань отсутствия контроля за смерти разумных я не хочу, да и не могу, ведь иначе я потеряю всё: себя, путь, народ. Я встану на путь поглощения, а это тупик. Не дайте мне боги переступить эту грань. Это единственная моя просьба ко всем шестерым. Не дайте переступить через себя.