Дарья Еремина - Живой проект [СИ]

То, что мгновенно понял Михаил, заставило его с минуту гасить ярость и успокаивать бешено колотящееся сердце. Когда в пальцах остался окурок, Михаил очень тихо уточнил:

— Вы осмелились угрожать моей семье?

— Я?! Ни в коем случае! Я всего лишь… ваш покорный слуга… который вынужден предупредить…

Михаил резко обернулся и сумел на мгновение поймать взгляд собеседника. Тот сидел прямо, будто проглотив ножку стула, на котором сидел, и смотрел в никуда со смесью безысходности и превосходства на лице.

— Увидимся на собрании в десять, господин Иванов.

Михаил подхватил со столешницы пачку сигарет и прошел в соседнюю комнату, где провел минувшую ночь.

— Гриш, ты в пути что ли?

— Да, только выехал.

— Гриш, мне нужна личная услуга.

— Миша, все личные услуги тебе — это все равно работа на контору. Такая уж у тебя личная жизнь, — сдержанно засмеялся начальник СБ. — Можешь на меня положиться.

— Езжай за Ларисой Сергеевной и лично посади ее на самолет… нет… — Михаил на мгновение отвернулся. — Самолет — нет…

— Миша, что случилось?

— Езжай сюда. Отдай приказ охране матери быть наготове и… пошли туда еще кого-нибудь. Пока отбой.

Михаил провел ладонью по лицу и с минуту сидел в тишине.

— Мам, привет…

— Что случилось?! — Лариса Сергеевна испуганно вскочила с места.

— Успокойся. Пока еще ничего. Мам…

— На тебе лица нет!

— Мам! Не перебивай… ты же у меня умница, послушай. Ты помнишь поправку, по которой право владения частной собственностью и любыми активами у частного живого проекта может оспорить живорожденный человек, состоящий в прямом или косвенном родстве?

— Да, я поняла! Помню!

— У нас есть сорок минут, чтобы собрать доказательства, что я человек.

Какое-то время женщина непонимающе смотрела на сына, а потом на ее губах расплылась презрительная ухмылка:

— Боже! — воскликнула она, — а я-то думала, что Николай ко мне действительно что-то испытывает!

— Мам… сорок минут.

— Это будет какой-нибудь жучок с ядовитой иголкой? Или как теперь модно, пошлют снаряд и спишут на взрыв бытового газа?

— Мама, умоляю! У нас нет времени на иронию. Следующим буду я, учти.

— Не надо ничего доказывать, Миша. Лучшая защита — это нападение. Виноват тот, кто оправдывается. Ты не должен доказывать, что ты — человек. Докажи, что эта папка — липа.

— Но она существует! И где мне ее искать? И сколько у нее копий?

— Я не видела ее, но твой отец бы нас так не подставил.

— Я тоже ее не видел! Но именно на это дело сошлется «Русь», когда Крышаев будет оспаривать акции LPI после твоей смерти.

— Я еще раз повторю… кстати, Ольга должна была ее уничтожить.

— За эту услугу ты устроила им отпуск в моем же поместье?

— Господи, но откуда ты все узнаешь? Это уму непостижимо! Да, за эту. Но судя по всему этого уже не требовалось?

— Нет, не требовалось. Итак, по сути, они могут располагать только копией бумажной подшивки почти двадцатилетней давности?

— Да, и в ней наверняка все данные разбиты как обычно в делах живых проектов, но по сути являются данными настоящего человека, твоими.

— А чем они отличаются от данных живых проектов?

— Да откуда же я знаю?!

— Ну, тогда как я докажу?

— Позвони… Степану Денисовичу хотя бы.

— Мам, ты можешь сейчас спуститься в лабораторию?

— Я не буду прятаться, Миша, даже не проси!

— Ради меня.

— Миша, ни ради тебя, ни ради кого бы то ни было, я не пожертвую своим достоинством. Если я не заслужила права чувствовать себя в безопасности в собственном доме и в семьдесят лет жить по собственным правилам, то зачем вообще дальше жить?

— И это они меня называют несговорчивым… — пробубнил Михаил, — Иванов возвращает в офис Крышаева в качестве надсмотрщика.

— Имеет право, — пожала плечом мать.

— Я знаю… ладно, до связи. Будь осторожна, — Михаил отключился и тут же набрал Арктику, — Степан Денисович, простите за поздний звонок…

— Здравствуй, Миша.

— Если перед вами положат две подшивки личных дел с разбивкой по параметрам, как у нас обычно расписывают данные живых проектов, как вы отличите подшивку частного живого проекта от настоящего человека?

— Место инкубационного периода.

— Утроба.

— Вот как… — Степан Денисович вывел картинку на стену своей гостиной. Теперь собеседники могли видеть друг друга. — Количество доноров, наличие синтетики, вмешательство инженеров.

— Если у живого проекта два родителя, они готовы ждать естественный инкубационный период…

— Если в материалы были внесены изменения — это живое проектирование, если нет, то естественное зачатие или искусственное оплодотворение.

— Где искать информацию об этих изменениях?

— Я уже сказал: наличие синтетики, любое вмешательство в материал.

— Так, хорошо. Вы сможете все это повторить и доказать что перед вами дело человека, а не живого проекта?

— Доказать? Кому?

— Для начала — собранию акционеров, а потом, если понадобится выступить с опровержением — суду.

— Наш основной акционер — «Русь». Ты хочешь, чтобы я что-то доказывал властям?! Я пока еще в своем уме.

— Степан Денисович, вам же ничего не грозит. Вы выступите как специалист с авторитетным мнением.

— Миша, во что ты пытаешься меня втянуть?

Михаил коротко улыбнулся, отдавая дань праву собеседника оказаться трусом.

— Ни во что такое, из-за чего вы могли бы поспешно согласиться быть запертым на Арктике-1 в течение срока контракта.

Степан Денисович пожевал усы и кивнул:

— Спокойной ночи, Миша. Надеюсь, ты решишь свои проблемы. Без меня.

За окном было пасмурно и хмуро. Михаил сидел в кресле отца и взирал на мир исподлобья, с агрессией затравленного зверя, готового к последней схватке. В кабинете было пусто. За стенкой сидела Лена. Она думала о том, что шеф обязательно найдет выход из сложившейся ситуации.

В нескольких километрах западнее в кабинете профессора Королева его вдова смотрела на корявые ветви вишни за окном и думала о жизни после смерти и любимом человеке, ждущем ее где-то там… на небесах.

Еще западнее, в особняке Петра, так же глядя в окно на высокий забор, о смерти думала Ольга.

О том, как жить дальше, думал Петр, готовя завтрак для себя и любимой женщины.

О том, что все меняется к лучшему, глядя на лицо спящей рядом женщины, думал Александр. Она должна была уже выйти из дома, чтобы не опоздать на работу, но Александр не торопился ее будить.

О том, что люди не меняются, думал Глеб Саныч, глядя в бинокль на людей, скидывающих мусор в овраг. О чем думал малой, кипятя воду для того, чтобы залить продовольственный паек для малоимущих, бывший хирург не знал.

О том, как бы ни забыть отправить письмо Александру перед последней «процедурой», думал Федор Иванович, засыпая.