Дарья Еремина - Живой проект [СИ]

— Привет.

Петр не узнал глухой осипший голос друга. Михаил заметил неуловимый импульс и расшифровал его как подавленное желание подать руку. Он протянул руку сам и непривычно долго ждал, пока Петр внимательно разглядывал линии на его ладони. Когда Кудасов поднял взгляд, Михаил убрал руку в карман.

Эти двое всегда смотрелись странно и никогда не гармонировали друг с другом. Теперь же, разделенные порогом, они предстали парадоксально разными существами. Михаил в своем темно-сером пальто прямого покроя, строгий и деловой, всегда собранный и уверенный в себе, держащий на сильных плечах это морозное утро и тишину просыпающегося города, надежды, ненависть и зависть миллионов обывателей и жизни сотен тысяч сотрудников и клонов, подыскивал правильные слова для жилистого полуголого амбала со спутанными длинными волосами и вечно прилепленными к лицу иночами. Петр смотрел на главу международной корпорации с высоты своего двухметрового роста, совершенно не догадываясь о своей ценности.

— Как Ольга?

— Тебе исправно доносят.

— Нет… я не слежу…

Петр демонстративно усмехнулся.

— Я имею в виду, что не слежу за тем, что именно доносят — времени нет.

— Будет лучше, если она перестанет тебя заботить.

Петр подумал, что Михаил нахмурился в ответ на его глухую угрозу. Неумение старого друга отпускать людей было хорошо ему знакомо. Обладай Кудасов хоть чуточкой прозорливости, он разглядел бы в визите Михаила признание и разгадал бы истинные намерения и чувства гостя. Но страх, что болезненная привязанность Ольги может оказаться взаимной, застлала Петьке глаза.

— Не надо так со мной, Петь…

— Что, я потерял эксклюзивное право на…

Петр оборвал фразу, когда Михаил развернулся, чтобы уйти. Его бесила сила, превращающая унижение Михаила в подаяние, и своя собственная готовность вернуть все на круги своя. Он не знал, как его задержать и зло крикнул:

— Зачем ты приехал?!

Михаил остановился. Он говорил очень тихо и для осипшего голоса стали преградой даже три метра, разделившие их:

— Узнать как вы… и позвать тебя обратно…

— Я не вернусь!

— Так я и не зову.

Петр стоял и смотрел на садящегося в машину друга, на выезжающую за ворота машину, на закрывающуюся створку… стоял и не чувствовал холода, душимый беспомощностью.

— Что он хотел? — по ступенькам спускалась Ольга.

— Спроси сама!

— Он приехал к тебе спозаранку, и ты не узнал, зачем?

Петр с чувством захлопнул дверь и уставился на подругу.

— Вы как дети, ей богу! Вернись к нему, Петь! Или ты меня возненавидишь.

— Не пори чушь, — бросил Петр зло и направился на кухню.

— Я всегда была лишней между вами! — крикнула Ольга вдогонку, заставив Петра поднять лицо. — Лучше бы вы были геями!

Она не поняла, что за звук издал Петр, и поморщилась от накатившей тошноты. Несколько секунд спустя Ольга услышала тихий стон, скорее похожий на плач, чем на смех. Спустившись на кухню, она так и не поняла, смеется ли Петр на самом деле. Осушив стакан воды, женщина вышла.

Через пятнадцать минут, предупредив, что подъедет к завтраку, Михаил зашел в дом матери.

— Он здесь?

— Нет, — ответила Лариса Сергеевна, принимая объятия сына, — улетел вчера вечером. У тебя голос совсем пропал… зачем ты вышел?

— Я ездил к Петру.

— Зачем ты вышел из дома, Миша? Ты же совсем свалишься! Ты болен!

— Я ездил к Петру…

Лариса Сергеевна замерла, вглядываясь в сына и пытаясь понять, какой смысл должна прочесть в этом признании.

— Вы… поговорили?

— Он не готов к разговорам. Напоишь меня кофе?

— Катя!

— Завтрак на столе, Лариса Сергеевна! — послышался из динамика невозмутимый голос Кати.

Они сидели в просторной столовой за накрытым краешком длинного стола. За окном постепенно светало, не привнося в это утро ни света, ни теплоты. Михаил пытался отвлечься от разговора с Петром и аукциона, но мысли о работе ускользали.

— Ты же был в клинике?

— Да, — бездумно и быстро соврал Михаил.

— Тебе нужно отдохнуть, Миша.

— Дам, мам… уеду куда-нибудь на Новый год.

— Один?

Михаил поднял взгляд и заметил в руке матери чашечку с напитком: ядовитой смесью ароматизатора, красителя и подсластителя, составляющей вполне правдоподобную иллюзию кофе.

— Вероятно.

— Миша, взгляни на свой круг, неужели там нет…

— Мама! С чего ты взяла, что я собираюсь обсуждать свою личную жизнь?

— Но почему нет? Мне больно узнавать из сети о твоих интрижках, почему ты не…

— Тебе больно? — появившаяся во взгляде Михаила ирония ничуть не обидела Ларису Сергеевну. Она привычно отвела взгляд к окну, а Михаил отглотнул коричневой жижи.

— Тебе неуютно, мама, оттого что не все аспекты моей жизни у тебя под контролем. И ты прекрасно знаешь, сколь мало правды можно почерпнуть из новостей. Если ты хочешь знать что-то конкретное, спроси прямо. Я так устал от этих шарад.

— Но ты ничего не рассказываешь!

— Никогда не рассказывал, — напомнил Михаил и добавил, достав из кармана пачку сигарет и положив рядом с чашкой, — А ты не спрашивала.

— С тобой всегда было трудно.

— Яблоко от яблони не далеко падает, мама.

— Как же ты груб! Неудивительно, что ни одна женщина не может тебя вынести!

Михаил подставил кулак под подбородок, демонстрируя внимание и не скрывая улыбку. Судя по всему, он сделал правильный выбор, навестив мать в это утро. Подавленность и угнетенность таили на глазах.

— Я хотела поговорить с тобой об аукционе, — сменила тему Лариса Сергеевна. — Я до последнего надеялась, что ты разубедишь меня, что-то объяснишь, но… до аукциона меньше двух недель! Ты действительно выставляешь свой… дом… все, что на тебя записано и… все, что ты приобрел сам?

— Да, весь балласт.

— Но, во-первых, этого мало, а во-вторых, где ты собираешься жить?

— Ты хочешь предложить помощь?

— Я не понимаю, почему ты так спокоен. У тебя припрятан козырь в рукаве? Что это?

— Нет, у меня ничего не припрятано, мам. Я слил акции и на аукционе солью все пассивы. Этого должно хватить.

— А если нет?

— Повторю, ты хочешь предложить помощь?

— Нет.

— Тогда к чему этот разговор?

— Почему ты держишь тот квартал?

— Какой квартал?

— Ты прекрасно знаешь, какой! Олимп этот!

— Олимпийские горки? Ты знаешь, что там нельзя жить.

— Вот и продай его! Это целое состояние! На эти деньги можно…

— Перестань, — оборвал Михаил мать брезгливо и она удивленно обернулась. Лариса Сергеевна никогда не умела смотреть в глаза сыну и в этот раз тут же опустила взгляд.

— И тебе не стыдно?! — воскликнула мать.

— Почему мне должно быть стыдно? — Михаил поднялся.

— Ты ведешь себя как собака на сене: ни себе, ни людям! Ты чуть ли не с детства разбазаривал состояние отца на какие-то совершенно безумные, не то что неприбыльные, а просто безумные прожекты! Ты так мстишь нам? Если да, то я не понимаю за что!