Макс Мах - Эпоха мечей: Короли в изгнании. Времена не выбирают. Время жить, время умирать [сборник litres]

Урванцев обратил внимание, что старший майор говорит о Хрустале так, как если бы речь шла об их современнике, скажем, агенте МИ6 или ОНБ, которого собираются заслать в Союз. На рассказ о делах давно прошедших лет это было мало похоже.

– По-русски говорит без акцента, но словарный запас и построение фраз вроде бы выдают в нем иностранца или, во всяком случае, человека, долго прожившего на чужбине, где он русским языком не пользовался. Вот послушайте.

Зиберт опять сыграл что-то на клавиатуре ЭВМ, и в кабинете зазвучали голоса. Судя по всему, это была запись телефонного разговора.

«Вас слушают», – сказал спокойный мужской голос.

«Здравствуйте. – Это был уже совсем другой голос. – Говорит Хрусталь. Будьте любезны соединить меня с Утесом».

«Ждите», – откликнулся первый.

Раздался щелчок.

– Пять минут ожидания, пока оператор связывался с Утесом, мы вырезали, – быстро объяснил Зиберт.

«Здравствуйте. – Это явно был кто-то еще. – С вами говорит Утес. Слушаю вас».

«Ну, здравствуй, Утес, – сказал Хрусталь. – А с прежним что? Помер или как?»

«Он жив, – спокойно ответил Утес. – Но он на пенсии. Теперь Утес я. А вы?..»

«А я – это я. Хрусталь, – откровенно усмехнулся в трубку Хрусталь. – У меня просьба».

«Слушаю вас, Хрусталь».

«Мне нужно оборудование полевого госпиталя на три-четыре койки. Со всем, что положено. Лекарства, особенно обезболивающие и коагулянты, физиологический раствор, внутривенное питание, кровь, антисептики».

«У вас раненые?»

«У меня раненые, которым нужна срочная помощь».

«Мы можем прислать вертолет и эвакуировать их в наш госпиталь».

«Это исключено», – отрезал Хрусталь.

«Хорошо. Рентгеновский аппарат…»

«Не нужен. Койки не нужны. Хирургические инструменты не нужны. Вы сможете мне помочь?»

«Обязательно».

«Как быстро?»

«Три часа. Какие группы крови?»

«А. Группа А, и побольше. И еще, Утес, если вы уж так добры, добавьте пару блоков сигарет, килограмм кофе в зернах и шоколад».

«Шоколад. Еще что-то?»

«Ну, гулять так гулять, – снова усмехнулся Хрусталь. – Газеты не забудьте положить, пожалуйста».

«Хорошо. Вертолет будет через три часа».

«А с самолета сбросить нельзя?»

«Можно. – Утес был сама покладистость. – Через три часа ровно, на район объекта ”Сторожка”. Ждите».

– Когда сделана запись? – спросил Урванцев, когда разговор прекратился.

– Десять лет назад.

– В девяносто шестом?

– Так точно, – усмехнулся Зиберт. – В девяносто шестом.

Кирилл достал из кармана пачку сигарет и неторопливо закурил. Что-то в этой истории было не так. И дело не в том, что Зиберт настойчиво напирает на то, что Хрусталь может вот так вот свободно говорить с кем-то по телефону спустя шестьдесят лет после своего первого появления.

«Появления… появился… Хрусталь… Утес… Утес!»

– А теперь, товарищ старший майор, – улыбнулся Урванцев, – расскажите мне эту историю по порядку. Раз уж начали. И заодно объясните, почему его не взяли еще тогда, откуда у него связь с Утесом и что произошло месяц назад.

– Я же тебе говорил, Отто, – хохотнул басом Левичев. – Кирилл не дурак.

– Спасибо, – сказал Урванцев, быстро взглянув на Левичева и перевел взгляд на Зиберта. – Итак?

– Мы не знаем, что сказал Хрусталь Слуцкому, но Слуцкий решил его не брать. Достоверно известно, в основном из оставленных Слуцким записей и частично из состоявшегося после смерти Абрама Ароновича расследования, об одиннадцати встречах, происходивших в период с тридцать шестого по тридцать восьмой год. Возможно, их было больше. Но последняя встреча произошла в ноябре тридцать восьмого. Однако, по приказу Слуцкого, получившего специальную санкцию Смирнова [122] Смирнов Иван Никитич (1881–1936) – партийный деятель, член РСДРП с 1899-го, большевик. Организатор большевистского издательства «Волна» (Москва), депутат Учредительного собрания. Во время Гражданской войны член Реввоенсовета Восточного фронта 5-й армии. В 1919–1920 и 1921–1922-м – кандидат в члены, в 1920–1921 и 1922–1923-м – член ЦК РКП(б). В 1920–1921-м – председатель Сибирского ревкома и член Сибирского бюро РКП(б). , в районе Луги был создан совершенно секретный объект «Сторожка», находившийся до пятьдесят седьмого года в ведении ИНО ОГПУ, а позже перешедший в ведение отдела «Ц». Там, собственно, ничего нет. Просто запретная зона, а в ней домик, в котором стоит телефон, имеющий выход на пульт специального дежурного по ОГПУ.

– Любопытно, – кивнул Кирилл, доставая следующую сигарету. – И что же принес в клювике Хрусталь? – В том, что таинственный Хрусталь что-то такое принес, он уже не сомневался. А иначе зачем было огород городить?

– К-12, – сказал Зиберт. – Чертежи, документацию… Так что это не Полянский «Коммунара» придумал. Слуцкий просто назначил Дмитрия Николаевича конструктором танка, который обеспечил нам превосходство в войне.

– И дизель? – спросил Урванцев.

– И дизель, – кивнул Зиберт. – И По-26… У Поликарпова [123]просто не было выбора. Или сесть, причем с концами, или подписать проект, которого он не создавал.

– Кто еще тогда прославился? – Урванцев был по-настоящему заинтригован.

– Дубинский… [124]

– Так, – кивнул Урванцев. Выходит, и знаменитая реформа бронетанковых сил республики началась не с письма комбрига Дубинского в ЦК, а… – И откуда это все? – спросил он.

– В сороковом кое-что нашлось в немецких архивах, – пожал плечами Зиберт. – Но не все. Отнюдь не все. А потом, в девяносто шестом, Хрусталь пришел снова, и, значит, Слуцкий был даже умнее, чем мы думали, потому что благодаря этому визиту Михаил Аркадьевич и его люди смогли наконец понять, как все это работает.

– Я не стал бы преувеличивать наши успехи, – с плохо скрытой гордостью сказал Гуревич. – Но – да. Кое-что мы поняли, а позже смогли воспроизвести.

– Хотите посмотреть, как проходила встреча? – спросил Зиберт, явно желая остановить Гуревича, который, по-видимому, коснулся того, о чем предполагалось говорить позже или не предполагалось говорить вовсе.

– Показывайте, – согласился Урванцев, понимая, что каким бы ни было то задание, ради которого его вызвал Левичев, картина мира, которая у него была до этого разговора, никогда уже такой, как прежде, не будет…

В ушах еще звучал голос Зиберта, но Урванцев понял, что он уже не сидит в кабинете Левичева и вообще не сидит. Судя по всему, он лежал, едва, впрочем, ощущая собственное тело.

«Сон, – понял Урванцев. – Это был всего лишь сон, потому что…»

Думать было очень тяжело. Мысли проплывали в голове ленивыми большими рыбами, тупыми, неповоротливыми, скользкими. Путались, натыкаясь друг на друга, ускользали. Когда состоялся тот разговор? А «машина» Гуревича? Когда дивинженер показывал Урванцеву свою установку? И что было потом?