Макс Мах - Вижу цель [litres]

Эрик прошелся по комнатам, вполне оценив как техническое совершенство смонтированного здесь оборудования, так и великолепно воссозданный исторический интерьер. Спасибо Вере Мельник, он вполне уверенно опознал стиль модерн начала двадцатого века, и не какой-нибудь вообще из его многочисленных вариантов, а именно тот, который развился в германских государствах Старой Земли и назывался югендстиль [59] Югендстиль ( нем . Jugendstil) – принятое в немецком искусствознании и художественной критике и применяемое обычно к немецкому и австрийскому искусству наименование стиля «модерн». . Изящно и оригинально, хотя и не вполне во вкусе Эрика. Ему больше нравилась новая эклектика, как в Омуте Планка, но это, разумеется, было непринципиально. Своего дома у него пока не было, да и не предвиделось. Так что вопросы меблировки и дизайна интерьеров его пока не волновали. Как говорится, будет день, будет пища …

Вещи Эрика нашлись в спальне, где слуги, следовавшие в Ставку Вильфов на другом катере, оставили не распакованными три больших запирающихся кофра. Вестового в эту поездку Эрик с собой не взял, а чужим людям принципиально не доверял, так что открыть кофры без разрешения хозяина они не могли. Поэтому раскладывать в стенном шкафу одежду придется самому. Но лучше так, чем позволить кому-то постороннему копаться в своих вещах, особенно в укладке со специальным оборудованием. Вот с этого кофра, который он мысленно называл на флотский манер транком, Эрик и начал. Он достал из него несколько глушилок и подавителей сигнала и, настроив их так, чтобы с ходу никому их было не взломать, расставил в комнате, которую, вероятно, следовало считать кабинетом. Во всяком случае, в ней стояли удобные письменный стол и кресло и был смонтирован уже знакомый Эрику по Терре универсальный терминал Глобальной Сети. Правда, первые попытки воспользоваться поисковой системой в своих интересах, предпринятые еще на Терре, закончились неудачей. У Эрика и Анны не было доступа к большинству источников «конфиденциальной» информации. Оно и понятно. Будь они сто раз посланники, в глазах хозяев – и неспроста – они оба обыкновенные шпионы. Что, впрочем, в известной степени соответствует действительности. Любой дипломат по определению еще и разведчик, а они с Анной к тому же оба флотские офицеры.

Однако сейчас Эрик не собирался красть у холодян правительственные секреты или выведывать военные тайны. Его интересовали исключительно Вильфы, поскольку он вдруг понял, что время пришло . Пора бы уже узнать о «своей семье» что-нибудь, кроме того, что небольшими порциями аккуратно скармливали ему госпожа Мюстерс и другие представители «принимающей стороны». Обед, если верить пришедшему на коммуникатор сообщению, должен был состояттся больше чем через три часа, а до тех пор Эрику любезно предложили «отдохнуть с дороги». Вот он и отдыхал.

Вошел в локальную сеть Ставки, просмотрел быстренько несколько документов, находящихся в открытом доступе, изучил меню, потыкался в несколько «плотно закрытых дверей», и совсем было уже решил вспомнить былое и попытаться взломать систему, как вдруг – и, разумеется, совершенно неожиданно для себя – обнаружил, что вход в «сокровищницу» попросту не заперт. Вернее, заперт, но не от него, чего гостеприимные хозяева, по-видимому, просто не учли. Дело в том, что система, обнаружив в Ставке нового пользователя, который пытается пройти туда, куда простым смертным вход воспрещен, потребовала подтвердить наличие допуска. А ключом к заветным тайнам, как тут же выяснилось, являлся генетический идентификатор. Эрику оказалось достаточно всего лишь коснуться пальцем специального сенсора, и сезам открылся. Он ведь Вильф – во всяком случае, носитель уникального генотипа Вильфов, – а для членов Семьи здесь, похоже, все открывалось по умолчанию.

В следующие три часа Эрик узнал о себе и своей «вроде бы» семье много такого, о чем Грит Мюстерс то ли не знала, то ли не захотела ему рассказать. Впрочем, самая ценная информация, как и следует ожидать, нашлась в самом укромном уголке. Эта папка называлась «Основной капитал» и была спрятана внутри другой папки – «Платежные ведомости 2-го уровня», которая, в свою очередь, находилась внутри папки под названием «Осевой потенциал». И все это добро находилось отнюдь не в разделе «Семейная история», а напротив, в разделе «Недвижимость», где среди прочего нашелся подраздел – «Архив Стефана Мозеса». Как Эрик сумел найти эту «золотую жилу» в огромном хранилище семейного архива Вильфов, совсем другой вопрос. Но по факту, он с детства умел работать с большими массивами данных, тем более что те документы, которые он обнаружил в архиве некоего господина Мозеса, на поверку оказавшегося профессором и академиком сразу двух Академий Наук – Российской и Израильской, – были написаны не на холодянском «цуне», а на русском и немецком языках. Правда, это были не современные варианты руза [60] Руз – результат развития русского языка. и дойча, а их исходные стандартные диалекты, которыми пользовались в двадцать первом веке еще на Старой Земле, но Эрик в свое время прочитал немало старинных книг как раз на этих двух языках, так что сумел прочесть и сейчас. И надо сказать, это было весьма занимательное чтение.

Как водится, все оказалось совсем не так, как рассказывали за столом Виктора де Мойна и как писали в открытых источниках. Прежде всего, родоначальник династии Вильфов – Дмитрий Вильф – родился почти за двадцать лет до побега со Старой Земли, но главное – он был не рожден в биологическом смысле этого слова, а выращен в искусственной утробе, в так называемой «Машине Фуллера», созданной в США еще в середине двадцать первого века и тогда же запрещенной к применению специальным решением американского Верховного суда. Однако в 2096 году в одной из лабораторий Международного Института Биологических Исследований в Женеве профессор Стефан Мозес воссоздал – с некоторыми усовершенствованиями – искусственную утробу Фуллера и вырастил в ней первого и, по-видимому, единственного на Старой Земле полноценного, а значит, жизнеспособного младенца. Сделал он это для своих близких друзей генетиков Ирины Вилковой и Бориса Фокина, ну и для науки, разумеется. Дело в том, что исследования в этой области репродуктивной медицины были к тому времени практически запрещены во всех странах мира, но женевские волхвы – так за глаза называли биологов из МИБИ – проявили в данном случае, как, впрочем, и во многих других, махровый правовой нигилизм, тем более что по состоянию здоровья Ирина Вилкова-Фокина не могла самостоятельно выносить и родить ребенка, но при этом оба родителя – и Вилкова, и Фокин – все из тех же идеологических соображений категорически отвергали идею суррогатного материнства.