Николай Андреев - Дорога в Лефер

Болты пронзили воздушную гладь, распространяя жуткий визг: к их кончикам были привязаны крохотные свистульки, шумевшие в полёте. Птицы на мгновение растерялись: молодые, они ещё не встречались лицом к лицу с мощью легионов.

А большинство из них больше никогда не повстречается.

Заряды ударялись в груди, крылья, спины птиц… Вселенная наполнилась страшнейшим на свете визгом, последним воплем сгоравших как факелы живых существ: из полостей в болтах рассыпалось вещество, загоравшееся на воздухе. Птицы рушились вниз, не долетая до океана сгорая дотла. Смрад палёного мяса был сейчас для Лида приятнее аромата розового масла. Губы виночерпия, спрятавшегося за огромным металлическим кольцом, одному из четырёх, к которым был привязан шар.

Легионеры радостно закричали.

— Смена! — воскликнул кентурион, и на место бойцов заступила вторая линия, с заряженными арбалетами. Отступившие спешно готовили к бою оружие. — Товсь!

Легионеры, припавшие на колено и прижавшиеся к поручням. Арбалеты с тремя болтами в каждом. Кентурион в развевавшемся красном плаще — чтоб воины видели издалека, где командир и что он делает. И даймон.

Человек, за спиной которого выросли огромные призрачные лебединые крылья. Он завис у самой кормы, окружённый сгустившимся воздухом.

— Залп! Залп! — воскликнул кентурион.

Даймон только улыбнулся, отрешённо и привычно. Руки его сложились в молитвенном жесте, и его окружило неземное сияние: аврора прорезала небеса, заключив его в объятия. Арбалеты выстрелили, как один. Болты разрезали сверкавшую кромку авроры — и замедлили свой бег. Это больше походило на страшный, дикий сон: словно бы воздух вокруг даймона обратился в густую воду, в которую попали игрушечные стрелы.

Аврора засверкала ещё ярче. Кентурион вжал голову в плечи. Старый вояка, переживший не одно сражение, он чувствовал: сейчас на них обрушится…

Даймон разжал ладони и широко раскинул руку. Призрачные крылья встрепенулись. И вдруг острый крюк на лебёдке врезался в воздушный кисель. Металл прошёл сквозь это болото и проткнул тело даймона. Тот удивлённо посмотрел на смертоносный металл и смешно, совсем как ребёнок всплеснул руками. А после лебёдка, напряжённая до предела, рванула крюк назад. Человек с призрачными крылами за спиной рванулся вслед за нею, орошая палубу катерги кровью цвета утренних небес. Завороженный Аркадий проводил взглядом увлекаемого крюком даймона — и увидел катерги эскадры. Подмога пришла! Да!

Враги истошно закричали, оплакивая утрату, и рванулись изо всех сил. Строй их нарушился, и они принялись метаться из стороны в сторону, уходя от арбалетных болтов и крючьев, выстреливаемых из многочисленных катерг.

Один из даймонов прорвался сквозь завесу смерти и кинул в катергу сгусток пламени. Лилово-красный шар устремился к своему собрату, наполненному горячим воздухом. Нарсес крутанул руль, и корабль ушёл в очередное пике. Но они не успевали, не успевали!..

Лид закрыл глаза и зашептал (как ему казалось — на самом деле заорал во всю мощь лёгких) молитву божественному основателю Государства. Душа ушла в пятки. Отчаянно захотелось погибнуть тут же, легко и без боли.

Тряхнуло. Если бы Аркадию хватило храбрости отрыть глаза, он бы видел, как сгусток пламени прошёлся буквально на волосок от просмоленной ткани и полетел дальше. Едва заметная спираль белёсого дымка поднялась к небу. Жар был столь сильным, что даже без прикосновения вражье колдовство сделало своё дело. Несколько мгновений, и…

Корабль вновь тряхнуло. Раздался хлопок, а за ним последовал свист устремившегося на свободу воздуха. Лид раскрыл глаза помимо своей воли. Взгляд его упал на Нарсеса, безуспешно пытавшегося удержать бешено крутившийся руль. По палубе забегали люди. Кентурион гавкал команды, но легионеры, почувствовавшие приближение конца, их будто бы не слышали. Со стороны солнца на катергу устремились два даймона, чби лебединые крылья тенью накрыли Аркадия. Он побоялся даже глаза закрыть, и сидел, бессильный от ужаса, запечатлевая последние мгновения своей жизни. Даймоны летели, вытянув впрёд руки и сжав их, словно пловцы. Разве что руки эти оставались совершенно неподвижными.

Нарсес бросил руль, ставший бесполезным, и с болью глянул на пробитый шар, откуда со свистом выходил воздух. Ткань сжималась, получая жалкий вид сморщенной фиги. Даже кентурион, опытный вояка, и тот перестал кричать: свыкся с мыслью, что скоро помрёт. На лице его, отвыкшем от всех чувств, кроме презрения, злобы и гнева, появилось нечто вроде гримасы сожаления. А в глазах… Жаль, что Лид не видел глаз кентуриона, иначе разглядел бы печаль и боль: не уберёг бойцов…

И лишь Нарсес нашёлся:

— Легионеры! Залп по даймонам! Именем ванакта и Государства! — рёв казавшегося богоподобным гигантом человека превозмог свист ветра и шум боя. — Стреляйте! Залп по даймонам! Иначе подохнем в огне!

Два или три легионера — те, что сейчас застыли у края кормы — помимо своей воли, машинально, вскинули, опёрли арбалеты и выстрелили. Болты понеслись с падавшей в океан катерги навстречу даймонам. Те, набравшие скорость, не успевали остановиться и наложить защитные чары, даже среагировать на залп не успели. Только глаза их широко раскрылись, когда болты влетели прямо в них. Мгновенье — и порошок загорелся, обволакивая людей в пламенный кокон. Два гибнущих факела начали падать вместе с катергой.

Корабль пока что не обрушился только благодаря запасу воздуха во всё более сжимавшемся шаре. Но, издав последний свист, он отказался служить Нарсесу. И вот тут-то всё рухнуло…

Они падали. Как показалось Аркадию — целые эоны, в реальности же — считанные мгновения. Грудь Лиду сдавил страх, тело его чуть-чуть приподнялось над палубой, не поспевая за махиной корабля. В ушах дико свистело — даже ветер, и тот решил напоследок поиздеваться над бедным виночерпием. Проклятый Нарсес! Проклятый Нарсес! Проклятый Нар…

Тело его ударилось со всей дури о палубу, ухнувшую в океан. Катерга в мгновение ока оказалась в самом центре гигантского всплеска. Удар выбил дух из Лида, и дыхание пропало. Внутренности опалило нестерпимым жаром и невозможной болью, и непроизвольно из глаз Аркадия потекли слёзы. Непослушные губы, искажённые и обездвиженные страданием, сомкнулись в немом проклятье Нарсесу.

Аркадий не слышал треска ломавшихся досок, и лишь когда пальцы его почувствовали влагу, увидел…

Поперёк палубы змеилась дыра. Доски треснули при ударе, и океаническая вода прорвалась через трюм наружу. Ей ведь тоже, солёной крови мира, хотелось на свободу, к небу.

Поглощённый и покорённый болью, Аркадий не в силах был даже двинуться, когда волны принялись ласкать его сапоги, а после добрались и до волос, до подбородка… Лид безмолвно прощался с миром, щурясь на солнце, на светлом лике мелькали тени: то катерги Государства бились с даймонами и их прихвостнями.