Александр Михайловский - Балканы. Красный рассвет

В НАШЕЙ истории эта компания договорилась о перемирии, но переговоры о совместных действиях против немцев результата уже не дали. Но в мире Врат случилась неожиданность, которая в немецких документах фигурировала под названием «операция «Сколопендра»». В самый разгар переговоров четыре полнокровных горнопехотных батальона из состава дивизии СС «Принц Ойген» (единственный боеспособный компонент в оккупационном сброде) ворвались в Чичак и после короткого, но ожесточенного боя уничтожили обе договаривающиеся стороны, сами при этом понеся серьезные потери. Ни Тито, ни Ранкович, ни их британские советники, ни даже Драже Михайлович живыми в плен не попали. Дрались до последнего, прорываясь из кольца окружения (правда в разные стороны) и пали при этом смертью храбрых. А все дело в том, что немецкому командованию заблаговременно стала известна информация о предстоящей встрече, и больше всего командующего немецкими оккупационными силами генерала Франца Беме возмутило участие в этих переговорах Михайловича, который одновременно просил помощи у немцев в борьбе против партизан. Бывают такие моменты, когда многовекторность не только не приносит дивидендов, но и наоборот: такого деятеля начинают с энтузиазмом пинать сразу со всех сторон.

Но это был последний успех немцев в их контрпартизанской деятельности и первое знаковое изменение на Югославском ТВД по сравнению с нашей реальностью. Несмотря на победный рапорт, ушедший в Берлин, осиротевшее партизанское движение не захирело и не зачахло. За главного политического руководителя встал тридцатипятилетний сербский коммунист Благое Нешкович, уроженец Крагуеваца (это километров сто от Ужице и столько же от Белграда), прежде находившийся в тени Тито. Вот тут действительно плоть была от плоти и кровь от крови. Уж такой не будет отдавать приказов расстреливать кадровых югославских офицеров, пришедших к партизанам бороться с немцами, только за то, что они сербы [52]. Начальником Верховного штаба партизан остался черногорец, кадровый офицер капитан первого класса Арсо Йованович, авторитетный командир и сторонник союза с СССР.

И ведь что интересно: почти сразу после Чичакской бойни над Ужице пролетел огромный краснозвездный аэроплан (Ил-76) из состава Экспедиционных сил и сыпанул на город и окрестности парашютными контейнерами с разными нужными в нелегкой партизанской жизни вещами. В том числе с трофейными едиными пулеметами (югославская армия использует тот же патрон от винтовки «маузера», что и вермахт), ручными противотанковыми гранатометами, реактивными пехотными огнеметами и ПЗРК первых поколений. Хорошим людям ничего не жалко, даже тридцати тонн оружия, снаряжения, боеприпасов и медикаментов. При этом вместе с грузом на партизанскую столицу опустились два десятка парашютистов – инструкторский состав и совместная советско-российская военная миссия. С этого момента лезть на партизанскую республику для оккупантов стало совсем бесперспективно, даже если они для своего наступления где-нибудь раздобудут полнокровный танковый корпус СС и бомбардировочную эскадру люфтваффе (что в данной реальности было невозможно).

И тогда же, в начале декабря, в двенадцати километрах от Ужицы, на плоскогорье Поникве начали строить полевой аэродром с грунтовой полосой протяженностью два километра двести метров – для того, чтобы иметь возможность принимать как самолеты Ан-22 переданные в ВВС РККА, так и Ил-76. Но реактивные лайнеры в партизанскую столицу (получается уже почти международный аэропорт) смогут прибывать только в том случае, если грунтовая полоса станет бетонной. Впрочем, зимой ни о каком серьезном строительстве речи не шло; провели разметку, составили проект, а к основным работам приступили только весной. До этого общение с центром в Москве у югославских партизан было односторонним. То есть доставить к ним грузы и людей (причем не только в Ужицу) было возможно, а вот вывезти кого-то или что-то – уже нет.

Впрочем, воздушное пространство над оккупированной территорией Югославии посещали не только транспортники. В середине февраля полуторатонной корректируемой бомбой в Белграде был уничтожен штаб оккупационных сил, вместе с кровавым палачом сербского народа генералом Францем Беме. Одновременно в Берлин через Стокгольм поступило предупреждение, что если оккупационные власти попробуют отреагировать на эту ликвидацию в своем любимом стиле, устроив резню в каком-нибудь подвластном им сербском городке, то на территории Германии ядерной боеголовкой мощностью в триста пятьдесят килотонн будет сожжен один из городов-заложников: Нюрнберг, Кельн, Аахен, Дортмунд… и еще два десятка наименований. И тишина. Никаких заложников, расстрелов и прочих кошмаров. Ведь прекрасно же понимают люди, когда с ними начинают разговаривать на родном языке. Никто не стал проверять, выполнят экспедиционные силы свою угрозу или нет. Воистину: сначала ты работаешь на репутацию, а потом репутация начинает работать на тебя.

А в начале марта пришла новость, которая, конечно, никого не потрясла, но для четников стала последним гвоздем в их гроб: в Каире одним из фанатичных арабских сторонников Великого муфтия Иерусалима Аль-Хусейни был убит юный югославский король Петр Второй; после этого династия югославских королей формально пресеклась. Последний принц по прямой линии, происходящий от Петра Первого из династии Карагеоргиевичей, дядя покойного Петра Второго и старший брат его отца короля Александра, принц Георгий еще много лет назад был лишен прав на престол – после грязной провокации, организованной предшественниками нынешних четников. Но потом кому-то это показалось недостаточным, и опального королевского родственника (который по законам престолонаследия и должен был быть следующим сербским королем) безосновательно заточили в персональной психиатрической клинике, где тот провел двадцать лет. Выпустили его оттуда только оккупировавшие Югославию немцы, предложив отверженному принцу должность марионеточного сербского короля. В ответ тот послал оккупантов по адресу, известному каждому русскому человеку, теми словами, которые он выучил, когда обучался в славном городе Санкт-Петербурге в Пажеском корпусе. Но немцы не обиделись, не вернули Георгия в психушку, и не посадили в концлагерь, а позволили ему жить жизнью частного лица. Он и раньше был известен тем, что резал в глаза правду-матку, невзирая на титулы и чины. Так, императора Франца-Иосифа после аннексии Австро-Венгрией Боснии и Герцоговины он назвал вором, а русского императора Николая Второго, отказавшегося препятствовать австрийцам в этих поползновениях – трусом и предателем.