Марцин Подлевский - Прыгун

Грюнвальд крепче сжал руку матери, но та никак не реагировала. В горле и сердце он вдруг ощутил нарастающую пустоту, и его начал охватывать ужас, который он до этого отчаянно гнал прочь.

– Мама! – закричал он. – Мамочка!

Мелисса Грюнвальд не реагировала, глухая к его крикам и страху, слепая к его отчаянию. Миртон наклонился, пряча лицо в ее неподвижной руке, и тело его сотряслось от рыданий.

– Мама… мамочка… мама…

«Единственная для нее возможность тебя услышать».

Но она не могла его услышать. Такой возможности не было.

Где-то на грани отчаяния в нем начал расти гнев – гнев, какого он ни разу в жизни еще не испытывал, гнев, почти лишавший сознания, гнев столь сильный, что походил на безумие.

«Нет, – вдруг подумал он. – Я не согласен! Не согласен! Ни за что!»

И внезапно все изменилось.

На него словно нахлынула раздирающая душу волна, прилив ярости, любви и силы, которая, казалось, прожигала и уничтожала все предохранители и ограничения, сокрушая стены и руша электронные замки. Осознание присутствующих рядом устройств стало чем-то естественным, подобно осознанию Потока. В горле Миртона замер крик, и некая непонятная мощь лишила его дыхания и уверенности, что некто Грюнвальд вообще существует.

А потом все вернулось, но уже не так, как прежде.

Дело было не в самом соединении с находящимися вокруг устройствами. Дело было в их осознании, притом столь глубоком, будто они стали его частью, продолжением чувств и воли, будто они были записаны в его структуре, будто он оттиснул на них свою печать.

А посреди всего этого пребывала Мелисса Грюнвальд, парившая в паутине проводов и информационных огней. И ее персональ, ставший для него столь очевидным и реальным, будто принадлежал не ей, а ему самому.

– Мама! – крикнул он, обнимая ее изо всех сил. Она осмысленно взглянула на него, плывя во фрагментах Потока, вырванная на миг из собственного тела, угасающая среди поддерживавших ее жизнь программ, в виртуальном осколке мира. – Мама! Я здесь, мама! Не умирай! Я люблю тебя!

– Я тоже тебя люблю, – сказала она, но разделявшая их сила была могущественнее и уже вырывала ее из его объятий, хотя он крепко обнимал ее, записывая в себе и позволяя ей проникнуть в самые глубины души. – Я люблю тебя, – шептала она, угасая, пока он вдруг не очнулся возле ее тела, вне импринта, снова сам по себе, с недоверием и страхом глядя на электронные огни медицинских мониторов.

Тартус Фим знал, что времени ему удалось выиграть совсем немного.

В голосе Цары Джейнис чувствовалась спокойная, холодная уверенность. На везение, которое не подвело его во время атаки ее мужа, рассчитывать не стоило – теперь его ждал конец. Наемница сперва добьет «Кривую шоколадку», а затем вытащит его извивающееся тело из ее остатков, словно улитку из раковины.

Удаляясь от границы Пепелища, он видел мчащийся к нему «стилет». Даже если бы он рискнул и сразу поставил счетчик, он вовсе не был уверен, что ему удалось бы прыгнуть – Малькольм основательно поджарил ему антигравитоны. Без их поддержки глубинный привод не только не откроет стабильную щель, но и не сохранит прыгун в целости при ее преодолении.

Навигационная консоль высветила двадцать секунд до контакта. Хуже того, приближались и корабли Альянса. Неужели они собирались влететь в Пепелище? Что тут вообще творилось, Напасть их всех дери?

«Глаз циклона», – вдруг подумал Фим. Если бы удалось до него добраться… Нет, это нереально. Не при столь плачевном состоянии корабля, потерявшего значительный процент управляемости. Однако если он ничего не станет делать, та чокнутая его зарежет. Как она обещала – «Ядом».

Да пошло оно ко всем Иным!

Сам не вполне сознавая, что делает, он схватился за ручку управления и ввел инструкции на навигационной консоли. «Кривая шоколадка» затормозила, с трудом сражаясь со скоростью, а затем медленно и неуклюже совершила разворот на сто восемьдесят градусов по широкой дуге. В конце разворота Тартус нажал кнопку форсажа. Прыгун затрясся, взревели сирены – судя по всему, вышла из строя одна из корректировочных дюз. Тем не менее он завершил маневр.

Он возвращался в Пепелище.

Не для того, чтобы в него влететь – для этого он еще не настолько сошел с ума. Но на границе Тестера виднелось несколько монументальных глыб, гигантских астероидов, которые лениво парили в пустоте, поддерживаемые гравитационными взаимодействиями и пучками псевдоэлектрических разрядов. Если бы ему удалось спрятаться за одним из них, использовать его как защиту… или даже совершить посадку и прицепиться к поверхности, возможно, у него появился бы шанс – если, конечно, Цара не запеленгует неподвижную цель. Ничего лучшего ему, однако, в голову не пришло.

Он летел и плакал, даже не отдавая себе в этом отчета. Слезы и пот капали на навигационную консоль.

– Тартус, – услышал он. – Вернись, Тартус. Не убегай.

– Проваливай, ведьма! – пробормотал он, даже не включив микрофон. Если бы он начал с ней разговаривать, наверняка бы сорвался.

– Я лечу к тебе, Тартус, – пообещала она. Но Фим уже пересекал границу Пепелища.

«Кривая шоколадка» внезапно затряслась и закашлялась из-за присутствовавших в выжженном пространстве завихрений. К нему неслись энергетические волны и гравитационные течения. Через неостекло на носу корабля Фим увидел всю красоту хаоса: танец астероидов, плывущие метеориты, блеск черных микродыр, волны газа и пыли, соцветия голубых молний.

И отмеченные кастрированным искином приближающиеся корабли.

Самих истребителей или прыгуна он не видел – лишь пляшущие перед носом точки: отображенную на стекле проектором консоли анимацию вместе с данными о скорости, расстоянии и нарисованными векторами полета. Там что-то происходило: нечто, чего он еще до конца не понимал и не хотел понимать, какое-то странное безумие. Его это не интересовало. Плача, он дернул за ручку, толкая «Кривую шоколадку» в сторону ближайшей гигантской глыбы.

По пути ему пришлось миновать лабиринт небольшого пояса астероидов, разваливавшихся на куски и вновь формирующихся из разбитых осколков, притягивавшихся друг к другу голубыми разрядами. Одна из молний зацепила и его, почти целиком лишив прыгун магнитного поля. Отчаянно вскрикнув, Фим закрыл глаза, а когда снова их открыл, увидел мчащуюся ему навстречу черную стену астероида.

– Контакт через восемь секунд, – сообщил аварийно включившийся искин. – Семь, шесть, пять…