Марцин Подлевский - Прыгун

Всравнении с транспортировкой бесчувственной, весившей девяносто с лишним кило туши подключение Месье к комплексу «АмбуМед» в кабинете Гарпаго было пустячным делом. Как только доктор втащил механика на койку, полуавтономная хирургическая система подключила к его телу разъемы интерфейса и соединилась с персоналем, а измученный Джонс смог приготовить себе заслуженный кофе в имевшейся в каюте микрокофемашине. Кофе, может, был и похуже, чем в кают-компании, зато горячий.

– Кофе, кофеек, – бормотал доктор, устанавливая программатор на быструю диагностику и лечение. Он не знал, что сейчас чувствует Месье, но сам чувствовал себя прекрасно. Поражение Тартуса Фима, пусть и временное, и полностью усвоенный организмом когнитик внушали ему оптимистичный настрой по отношению к миру и Вселенной. В данный конкретный момент его не волновало даже загадочное глубинное эхо. Склонившись над консолью «АмбуМеда», он чувствовал себя добросердечным богом, милостиво нажимающим клавиши исцеляющей машины.

Едва появилась надпись «Повреждение головы/Лечение в процессе», замигали тревожные огни и взвыла сирена. Доктор с трудом удержался от ругательства – пролившийся на руку кофе был и впрямь горяч.

– Всем, кроме Хаба, явиться в стазис-навигаторскую, – послышался в громкоговорителях «Ленточки» голос Миртона. – Тански, отслеживай ситуацию. Мне нужна энергия для резервного прыжка. Пинслип, введи координаты для срочной эвакуации.

– Так точно, капитан.

«Самое время», – недовольно подумал Гарпаго, выходя из своей каюты. Идя быстрым шагом по коридору средней палубы, он машинально поправил свой безупречный комбинезон и пригладил густые, почти полностью седые волосы. Хорошо хоть, что рана выглядела не слишком серьезно – «АмбуМед», вскрыв фрагмент черепа Месье и удалив обломки кости (похоже, бедняга и впрямь здорово приложился, подумал Джонс), должен был сразу же начать процесс заживления, взаимодействуя с записанными в персонале программами иммунитета. Механику предстояло оставаться без сознания несколько часов, но это как раз доктора особо не беспокоило. Куда хуже, если бы он, одурманенный лекарствами, начал сейчас болтаться по кораблю, да еще в момент чьего-то неожиданного выхода из Глубины – вернее, трех выходов.

– Что это, Напасть гребаная? – донеслись до доктора слегка искаженные громкоговорителем слова капитана. Откашлявшись, Джонс вошел на главную палубу и встал рядом с капитаном. Грюнвальд недоверчиво бросал взгляд то на мониторы, то на неостекло корабля. – Есть у тебя его размеры, Тански?

– Не могу определить, – на фоне голоса Хаба слышались отчетливые удары по клавиатуре. – Тут все неопределенно. Это призрачная структура. То, что мы видим, не полностью материально.

– То есть «призрак»?

– Так точно.

– На корабль не похоже. Скорее на большую гребаную паутину.

– Говорит Фим, – с удивлением услышал Гарпаго голос торговца с «Кривой шоколадки». – Отце́пите вы меня, мать вашу, или нет?!

– Займись, Хакль, – Миртон подошел к неостеклу. – Втаскивай трап и настраивай глубинный привод.

– Я не могу здесь прыгнуть, – возразила Эрин. – Прыжок непосредственно во время чьего-то выхода из Глубины слишком опасен. Нас может разорвать, превратить в еще один «призрак» или зашвырнуть невесть куда.

– В таком случае отцепляйся от этого дебила и отлетай на безопасное расстояние. Вайз, есть у тебя какие-нибудь выбранные сектора?

– Три, – Пинслип даже не подняла головы. Голос ее был еле слышен, даже усиленный громкоговорителем.

– Выбери ближайший. Нужно как можно быстрее отсюда убираться.

– Там люди.

– Что вы сказали, доктор?

– Там люди, – недоверчиво повторил Джонс. Подойдя ближе к неостеклу и навигационной консоли, он наклонился и поправил координаты камер. И тогда это увидели все.

Большая белая, словно кость, космическая паутина из стержней и соединений напоминала вынутый из корабля глубинный привод. Занимавшая почти весь экран кошмарная мозаика словно подрагивала на космическом ветру, складываясь в невероятные фигуры. Где-то там, впереди, танцевали другие измерения, треугольники Пенроуза и ленты Мебиуса, вплетенные в жесткую структуру сети. Но доктор Гарпаго приблизил вовсе не это, а человеческие силуэты, вырванные из размещенных по всей паутине коконов и вращающиеся в вечной ледяной тишине.

– Транспортный корабль, – прошептала Хакль.

– Верно, – подтвердил наблюдавший за происходящим посредством Сердца Хаб. – Похоже, еще времен Машинной войны.

– Кто-нибудь жив? – спросил Грюнвальд. В стазис-навигаторской снова послышался стук пальцев Тански по клавиатуре Сердца.

– Если вы про те тела, то они, похоже, холодны и мертвы, словно камень. Никаких показаний, – сообщил компьютерщик. – Те коконы, капсулы или как они там называются – совсем другое дело. Судя по тому, что я вижу, небольшой процент еще излучает энергию. Внутри них что-то есть. И, возможно, живое.

– Нужно их спасти, – сказала Хакль. – У нас есть луч захвата, он может притянуть, по крайней мере, одну капсулу в трюм. Может, и больше. Нужно только время.

– Нет, – ответил Миртон. – Я уже говорил. Убирай трап и улетай. Я хочу отсюда убраться. Это приказ.

– Капитан…

– Это призрачная структура. Хочешь, чтобы она затащила в себя корабль?

– Капитан, – судя по голосу Хаба, компьютерщика явно что-то развеселило, – я вполне понимаю ваши опасения, но призрачные структуры обладают тем свойством, что их небольшие фрагменты можно успешно втянуть в обычную реальность. Так что могу поспорить – мы ничем не рискуем, забрав один из тех коконов. Как только он окажется на «Ленточке», он обретет полностью материальную структуру. А наградой за спасение кого-то из времен Машинной войны может стать… – Тански театрально вздохнул. – Скажем так, появился бы неплохой шанс купить более современный корабль и увеличить жалованье вашим скромным работникам. Игра стоит свеч, как когда-то говорили.

Грюнвальд недовольно поморщился.

– Ты уверен?

– Конечно. И уж наверняка не в меньшей степени, чем наш дорогой коллега Тартус. Сердце только что зафиксировало переброску энергии реактора «Кривой шоколадки» на тамошний луч захвата. Могу поспорить, что господину Фиму пришла в голову та же идея, о чем свидетельствует его внезапная утрата интереса к судьбе собственного трапа.